Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза
И в знойное лето, и в суровую зиму эти терпеливые люди идут безбоязненно навстречу всем бедам; чутко стерегут приближение врага, первые встречают его своими меткими выстрелами, первые приносят вести на посты. Повстречавшись с неприятелем, они никогда не дадут подавить себя многолюдством. Были промеры, что 5–6 пластунов несли на своих плечах целую партию: присядут за первым кустом, приложатся и ждут, грозя верной смертью. Горцы начнут оглядываться, нет ли засады, пускаются в обход, тогда бросаются в шашки – ан там торчат лишь папахи: пластунов и след простыл. Когда горцы пытались взять Крымское укрепление, что за Кубанью, они выслали сначала партию джигитов. Бабич, в свою очередь, отрядил 40 пластунов, чтоб их отогнать. Черкесы отвели их за несколько верст, потом сразу обнаружили свои силы: оказалось большое скопище, примерно от 2 до 3 тысяч; бόльшая его часть бросилась под укрепление, остальные окружили пластунов. Крыжановский был между ними за старшего. Он укрыл их под обрывом реченки, за большой колодой, после чего началось отсаживание. Ни силой, ни хитростью горцы не могли одолеть кучки пластунов: они били на выбор, не теряя ни одного заряда даром, не торопясь, метко, спокойно. Прошло более двух часов, пока укрепление отбилось и могло подать помощь героям той замечательной самообороны.
Пока не было за Кубанью наших укреплений, пластуны проникали в горы, сторожили неприятельские партии, следили за их передвижениями. При этом, скрывая свой собственный след, они то «задкуют», т. е. пятятся назад, или топчутся на месте; по следам же неприятеля узнают силу партии, когда она прошла и куда направит первый удар. В закубанских укреплениях пластуны проводили дни и ночи в поисках, оберегали наши пастбища, сенокосы, рубки дров и огороды. Нечаянные нападения стали делом невозможным. Когда начальство снабдило укрепления на случай штурма ручными гранатами, пластуны стали брать их с собой на поиски. В крайности, если не было иного спасения, они зажигали гранату, швыряли в нос шапсугам, а сами давай Бог ноги, с приговором: «Ну-те ж, ноги, та не лускайте!»
В набегах наших отрядов, громивших аулы, пластуны рыскали впереди, как ищейки, оберегали безопасность войск, намечали кратчайший путь, снимали горские пикеты. Вот к темную непроглядную ночь отряд перешел Кубань и повернул влево, через плавни. Кони спотыкаются, фыркают, пушки прыгают по кочкам, никак не убережешься, чтобы подойти тихо. Версты за три от аула отряд остановился, вырядили четырех пластунов осмотреть, нет ли пикетов и можно ли идти дальше. Пройдя половину пути, пластуны замечают, в кустах что-то блестит.
«Это огонек, – говорил урядник, – слухайте хлопци: оцей бикет безприминно надо вничтожить. Ще трошки пидийдем, а дали полизимо. Як дам вам повистку по-шакалячему, то зразу кидайтесь и давите их». Пластуны вошли в дремучий лес, чем дальше углублялись, нога все тише и тише становилась на сучья и кочки. За 200 шагов они поползли. Еще немного, урядник пискнул, они остановились, а он пополз дальше. Костер догорал. Подле него сидели четыре черкеса, пятый ходил на часах; два, должно быть, что-то варили, остальные вели беседу. Прошло с четверть часа, урядника нет, между тем, поднялся сильный ветер, нагнало тучи, грянул гром, засверкала молния. Черкесский огонек разгорелся пуще, а сами они, закутавшись в бурки, протяжно завыли:
«Алла! Алла!». «Пс!» – отозвался урядник – «Ты, Петро, кинешься на часового и положи его от разу, а потом нам помогай; ты, Хома, на того, что подле огня лежит; а мы с тобой, Герасим, управимся с останными. С Богом!». Вынули пластуны кинжалы, полезли… Глядит Петро, а часовой такой здоровенный, что и в темной хате был бы заметен, да делать нечего: бросился, охватил его правой рукой, а левой всадил ему кинжал прямо под сердце. И не пискнул бедняга. Тогда Петр бросился к одному из спящих, всадил ему кинжал между плеч: горец заревел так, что лес дрогнул. Завязалась борьба: то горец лежал внизу, то Петр хрипел под ним. Уж рука черкеса поднялась, сверкнул кинжал, но Петр увернулся и опять очутился сверху, теперь он ждал, пока помогут товарищи. Однако черкес сразу как-то утих, кинжал сам собой выпал из рук. Когда Петр обернулся назад, то увидел, что Герасиму приходит конец, уже два раза пырнул его кинжалом горец, замахнулся в третий… Тигром наскочил на него Петр, прикончил, а все-таки дядьку Герасима не мог воскресить! Плакать было некогда, обобрали убитых черкесов, тела затащили в кусты, кровь притоптали, как будто бикет ушел в обход. Урядник умудрился взять живьем одного черкеса, ему завязали рот и пошли дальше. На обратном пути пластуны подняли тело товарища. Ни одна собака не залаяла, так ловко подведи они войска; обложили аул кругом, пролежали ночь, а с рассветом бросились в середину. Тут уж конец известен.
В прежнее время пластуны принимали к себе в товарищи по собственному выбору. Кроме сметки и терпения, пластун должен хорошо стрелять, потому что один потерянный выстрел губит все дело, он должен быть хорошим ходоком, что необходимо для продолжительных поисков в лесах, болотах или закубанских тонях. Впрочем, бывали случаи, что пластуны сами зазывали к себе какого-нибудь необстрелянного «молодика»: значит, его отец был славший пластун, сложивший свои кости на плавне. Вообще, у пластунов свои совсем особые обычаи, поверья, приметы: они знают заговор от вражеской пули, от укуса гадюки, они умеют лечить самые опасные раны, останавливать кровь.
К своей трудной службе пластуны подготовляются в той же школе – в
