Спартанец - Валерио Массимо Манфреди

Клейдемос бросился к дому за оружием, чтобы поскорее ринуться в бой. Критолаос мечтал об этом дне всю жизнь! Но мысль о том, что ему предстоит облачиться в доспехи Аристархоса, в которых некогда сражался Бритос, и нанести смертельный удар по городу, за который оба отдали жизни, остановила его. С отчаянием в сердце он вернулся в укрытие. Ему оставалось лишь наблюдать за сражением, широко раскрыв глаза. В какой вихрь переживаний погрузилась его душа! Она и была истинным полем битвы, именно в ней столкнулись в яростной схватке два враждующих народа. В ней были смерть, кровь, вопли, в ней война сеяла ужас и страдания. Не в силах больше наблюдать за сражением, Клейдемос опустился на колени, прижался лбом к стене и зарыдал, сотрясаясь всем телом.

Между тем битва у развалин Спарты становилась все более ожесточенной. Илоты без устали бросались в бой, подкрепляя свежими силами выдохшихся и раненых воинов на передовой. Стена из спартанских щитов была залита кровью, но оставалась неприступной: усеянная копьями линия обороны ненавистного врага не отступала ни на шаг. Царь Архидам стоял в центре первой линии и сражался с великой доблестью. Рядом с ним гоплиты бились с невероятной самоотверженностью, чтобы не запятнать себя позором в глазах царя. Когда прибыло подкрепление, оно расположилось на флангах, где велика была вероятность окружения со стороны илотов. За пополнением последовали новые воины и подоспели флейтисты. Когда они начали играть, музыка полилась среди разрушенных домов, поднялась над криками сражающихся и понеслась над полями, подобно голосу смертельно раненного, отказывающегося умирать. В конце концов илоты отступили в лес, унося с собой раненых и павших.

Спартанцы не стали их преследовать, довольствуясь тем, что им удалось отразить нападение. Они сложили оружие и начали помогать раненым и собирать тела погибших. Царь расставил по городу караульные патрули и, взяв с собой лучших воинов, пошел помогать людям, погребенным под руинами собственных домов. В тот день спартанцы видели, как их царь бродил среди развалин в разорванной одежде, без устали трудился и помогал всем нуждающимся. К вечеру выжившие граждане собрались в палаточных лагерях, которые по царскому приказу разбили во всех частях города, где было открытое пространство. Женщины развели костры и приготовили пищу, чтобы накормить измученных и изголодавшихся мужчин. Военные хирурги работали не покладая рук при свете факелов и ламп. Они зашивали раны, собирали переломанные конечности, прижигали раны раскаленным железом, чтобы предотвратить заражение или остановить кровотечение.

Тем временем царь Плейстарх во главе отряда конников поспешил на север, к Коринфскому перешейку, где он намеревался собрать спасательные команды и постараться связаться с афинянами. Кимон не мог отказать в помощи и, вероятно, даже согласился бы прислать суда с продовольствием, чтобы накормить народ. Сын Леонида имел право просить сына Мильтиадеса, чемпиона Марафона, о помощи, в которой так нуждался.

Как только илоты отступили, Клейдемос рухнул без сознания на землю. Он долго лежал в беспамятстве, и лишь ночной холод привел его в чувство. Его желудок скрутило от голода, и он решил вернуться в дом. Надо было подкрепиться и отдохнуть, ведь на следующий день ему предстояло сделать окончательный выбор. Клейдемосу удалось разжечь огонь и испечь лепешку на углях. Он поел и, обессилев, упал на кровать. Ночью его разбудил стук в дверь. Он прислушался – так и было, кто-то стучал. Вскочив с постели, он схватил меч и факел и пошел открывать, но за дверью никого не оказалось.

– Кто там? – спросил он, вглядываясь в темноту.

Клейдемос вышел, чтобы осмотреть двор, и поднял факел, пытаясь разогнать тьму. Он огляделся: справа, со стороны конюшни, никого не было, а слева была стена. Вдруг он увидел человека, закутанного в плащ. Его лицо было наполовину скрыто, на левом глазу была черная повязка. Клейдемос вздрогнул от неожиданности и выставил вперед меч.

– Кто ты?

Человек правой рукой отогнул край плаща, открывая лицо, изувеченное шрамами: Карас!

Клейдемос опустил меч и молча смотрел на него.

– Разве так встречают старых друзей, которых не видели много лет? – спросил Карас и подошел.

– Я… – пробормотал Клейдемос, – я и поверить не мог… Я не ожидал… О всемогущие боги… Карас… ты ли это… что с глазом (…в этот день к тебе явится человек, слепой на один глаз...), что с твоим глазом?

Карас закинул плащ за плечи и раскрыл широкие объятия.

– О старый друг, мой дорогой старый друг… – сказал Клейдемос дрожащим голосом и крепко обнял его. – Я боялся, что никогда больше не увижу тебя (…Он снимет проклятие с меча царя…).

Они вошли в атриум и сели у очага. Клейдемос разжег угасающий огонь.

– Клянусь Поллуксом… твое лицо, – сказал он и посмотрел на черную повязку Караса, на его шрамы. – Кто довел тебя до такого состояния?

– Криптия. Я виделся с Павсанием после его возвращения из Азии, и эфоры захотели узнать, о чем мы говорили. Они допрашивали меня и замучили почти до смерти, но ничего не добились. Тогда они решили, что мне действительно нечего сказать, и отпустили меня, хотя, скорее всего, приставили ко мне шпионов, которые следили за каждым моим шагом. Мне пришлось долго скрываться, но теперь настало время расплаты. Они поплатятся раз и навсегда.

– Я только что из Мессении, – сказал Клейдемос, – я ездил к Антинее и Пелиасу.

– Знаю. Я отвез твою мать на гору.

– Я слышал, что илоты напали на город.

– Да, но спартанцы отразили нападение. Люди не послушались меня и бросились в отчаянный, беспорядочный бой. Были потери… Несколько человек погибли, много раненых… Им нужен полководец… – Карас приподнял бровь, и в его глазах мелькнуло отражение пламени. – Настало время выбирать путь. Воля богов тебе уже известна, – сказал он и добавил, четко выговаривая каждое слово:

Боги поразили эту землю землетрясением… это знак.

Клейдемос закрыл глаза. Сомнений быть не могло. Одноглазый человек, о котором говорил Критолаос на смертном одре, – это Карас, представший перед ним много лет спустя. Теперь казалось, что не прошло и нескольких дней с тех пор, как они расстались. Клейдемос вспомнил, как при Платеях в лучах закатного солнца, он смотрел Карасу в глаза, и тот повторил пророчество пифии Пираллы, а затем добавил: «Когда настанет день и ты вновь увидишь меня, вспомни эти слова, Талос, сын Спарты и сын своего народа…»

– Ты прав, Карас, – сказал он, – боги послали знак, которого я ждал долгие годы. И все же я сомневаюсь. Во мне идет внутренняя борьба. Я солгал: я прибыл из Мессении вчера, а сегодня я видел, как илоты спускались с горы. – (Карас мрачно посмотрел на него.) – Но