Адольф Мютцельбург - Невеста с миллионами
Для сиесты в жилище Альфонсо была предназначена комната, выходившая окнами на север. С потолка свисали гамаки, в которых так уютно качаться; у стен стояли плетеные кресла. Все здесь дышало прохладой и располагало к отдыху, и вскоре трое молодых людей, устроившись каждый по своему вкусу, молча предавались мечтам кто с сигарой, кто с сигаретой в руках. Табачный дым тут же удалялся с помощью устроенной в потолке прекрасной вентиляции.
Проведя так какие-нибудь четверть часа и отдав дань первейшей потребности природы — в тишине и покое, молодые люди вскоре почувствовали, что им не терпится поговорить.
Трем ровесникам: Эдмону, Альфонсо и Коннингэму, — каждый из которых немало передумал и пережил, было о чем побеседовать. Лишь тайна, окутывавшая личность Коннингэма, немного смущала Эдмона и Альфонсо. Коннингэм заметил это.
— Господа, мне крайне неприятно и тягостно, что ни дон Лотарио, ни Эдмон Дантес до сих пор не разрешают мне быть с вами откровенным и сорвать последний покров тайны, который, каким бы призрачным он ни был, все еще разделяет нас. Не думайте обо мне дурно. Я не был бы здесь, в Толедо, если бы не свалившееся на меня несчастье. Могу только сказать вам, что я родом из Нью-Йорка и целиком на стороне партии единства Союза, к которой надеюсь примкнуть в не слишком отдаленном будущем. Хочу еще добавить, что я добрый друг мистера Бюхтинга и его семьи и был уже знаком с семейством Толедо, прежде чем попасть сюда. Дон Лотарио еще несколько лет назад видел меня в Нью-Йорке. Этим я хочу лишь подчеркнуть, господа, что всей душой предан дому, где благодаря некоему удивительному случаю встретил такое неподдельное гостеприимство и радушие, и ничего так не желаю, как только всячески доказать свою преданность.
— Каррамба! — весело воскликнул Альфонсо. — Вы дрались бок о бок с нами словно лев! Мы — братья по оружию! Не думайте, что мы осторожничаем с вами. Мы только опасаемся порой сказать вам что-нибудь, что по неизвестным нам причинам могло бы задеть вас!
— Я убежден, что такого никогда не случится! — возразил мистер Коннингэм. — Вы оба никогда не скажете ничего, что могло бы оскорбить кого-то третьего, даже если он вам совершенно незнаком. Надеюсь, как только вернется господин Дантес, с меня будет снят обет молчания.
Затем молодые люди договорились объехать верхом всю территорию колонии. Альфонсо не терпелось увидеть, какие перемены произошли в его отсутствие, а Эдмоном владело естественное желание освоиться в тех местах, где он рассчитывал провести несколько месяцев. Поэтому продолжительность сиесты сократили. Слуге велели седлать лошадей, а друзья запаслись оружием, сигарами и подзорными трубами. Затем вскочили на коней и поскакали мимо главной гасиенды. Дон Лотарио и донна Тереза, которых они заметили у окна, приветливо помахали им. Следом за нашими героями скакали двое слуг — если позволительно назвать людей, выполнявших различные поручения дона Лотарио и его гостей, слугами. Ведь они жили в собственном доме, одевались, как и все прочие обитатели колонии, согласно своему вкусу, не носили никакой ливреи, имели землю и хозяйство. Обращались к ним как к любому другому колонисту, называя мистером, сеньором или месье, в зависимости от того, как принято на их родине: в Англии, Испании или Франции.
Пока молодые люди ехали вдоль колонии, они здоровались с каждым, кого встречали, и тот спешил ответить на их приветствие и добавить несколько теплых слов. Альфонсо заводил разговоры со всеми, кого давно не видел. Всем он протягивал руку — мужчинам, женщинам, молодым парням и девушкам; детей сажал на лошадь впереди себя и забавлялся с ними. Видно было, что он счастлив снова оказаться на родине, где все принимали его с распростертыми объятиями.
— А теперь давайте направимся к колонии, о которой вы не слышали, — предложил Коннингэм.
— Что это за колония? — недоверчиво спросил Альфонсо.
— Там поселились немцы, с которыми я сюда приехал, — ответил Коннингэм. — Двое из них участвовали в нашем походе; это они первыми взобрались на крышу индейской хижины.
— Верно, отец писал мне об этих славных людях! — вспомнил Альфонсо. — Боюсь только, с моим немецким выйдет конфуз; ребенком я владел им совсем неплохо — ведь это родной язык моей матушки. В Берлине мне иной раз даже отпускали на этот счет комплименты. Но в Париже и в Мексике я вскоре забыл его, потому что редко пользовался. Впрочем, с господином Раториусом мне удавалось объясняться по-немецки довольно сносно… А вот, похоже, и ваша немецкая колония! — воскликнул Альфонсо, указывая на новые дома, возвышавшиеся справа от них в окружении деревьев и кустарника. — Да, да, именно такие домики можно встретить в Центральной Германии и в земле Баден-Вюртемберг. А что за пожилой человек направляется нам навстречу?
— Предводитель немецких колонистов, господин Ветцель, весьма достойный человек!
Альфонсо тут же поскакал к дому, окруженному новой, очень красивой резной решеткой, спрыгнул с лошади и подошел к немолодому, довольно крепкому человеку в рабочем костюме немецкого покроя.
— Я сын дона Лотарио! — сказал Альфонсо, протягивая ему руку. — Хочу поздороваться с вами и поблагодарить двух ваших земляков, которые так храбро сражались плечом к плечу с нами.
Как и следовало ожидать, он обратился к Ветцелю по-немецки.
— Добро пожаловать, сударь! — ответил тот. — Достаточно взглянуть на вас, чтобы убедиться, вы — сын своего отца. Что касается тех двоих, о которых вы упомянули, они, надеюсь, исполнили свой долг. Сейчас их здесь нет — они уже у себя на поле. Когда будете проезжать мимо, там их и найдете.
Ветцель по очереди пожал руки Эдмону и мистеру Коннингэму. Его приглашение пройти в дом Альфонсо с благодарностью отклонил, но обещал приехать завтра. Простившись с главой немецкой общины, трое молодых людей продолжили свой путь.
Двигаясь между маисовыми полями, они вскоре добрались до холма, откуда можно было окинуть взглядом всю колонию, раскинувшуюся у них под ногами. Вид был великолепный. Колонисты одной национальности селились рядом друг с другом, поэтому над главным домом каждого землячества развевался флаг родины, однако над всеми национальными флагами господствовал звездно-полосатый флаг Северных штатов, гордо реявший над главной гасиендой.
— И в самом деле, просто сердце радуется, а душу переполняет гордость за свое отечество, когда видишь такие колонии, выросшие буквально на пустом месте! — воскликнул мистер Коннингэм, блестя глазами. — Неужели этому могучему Союзу суждено рухнуть под натиском рабовладельцев? Да никогда в жизни! Провидение не допустит этого!
