Адольф Мютцельбург - Невеста с миллионами
И еще одно обстоятельство не давало покоя молодому офицеру. Кто такой этот мистер Коннингэм, к которому дон Лотарио проявляет столь сердечное участие? Для чего мистер Коннингэм находится в Толедо? Не предназначен ли он для Инес, а она для него? Или по крайней мере ее родители склоняются к этому?
Альфонсо, как выяснилось, прежде не знал мистера Коннингэма, и только письма отца подготовили его к тому, что этот юноша живет в Толедо. Как бы то ни было, пребывание здесь молодого человека было окружено покровом некой тайны. В то же время Эдмон питал к мистеру Коннингэму искреннее уважение.
После долгих размышлений Эдмон решил не проявлять своих чувств к Инес, пока она ему этого не позволит. С Альфонсо он больше ни словом не обмолвился о своей любви к его сестре, с тех пор как тогда, в Орисабе, известие об исчезновении возлюбленной невольно заставило его выдать себя. Он намеревался держаться в этом доме, в том числе и с Инес, только как радушно встреченный хозяевами сын близких друзей.
С такими мыслями он и вошел на веранду, которая и в самом деле сулила превосходный отдых. Просторная и уютная, прекрасно защищенная от солнечных лучей, она позволяла любоваться замечательным видом, открывающимся из ее окон. Отсюда можно было видеть часть колонии, приветливые леса и купы деревьев, которые простирались до самых гор, окружающих долину с запада, севера и востока. Обставленная без излишней роскоши, веранда тем не менее отличалась комфортом, какого можно было только пожелать. На столах лежали книги и газеты, стояли ящики с сигарами — неизменными спутниками всех уроженцев Центральной и Южной Америки. На одной стене была укреплена серебряная чаша с питьевой водой, время от времени пополнявшаяся с помощью весьма остроумного и вместе с тем простого механизма. Рядом стояли всевозможные стаканы, рюмки и бокалы; с ними соседствовало несколько графинов с вином, флёрдоранжем и ликерами для смешивания — потому что в жарких краях редко утоляют жажду чистой водой. Несколько великолепных картин на стенах, редкостные цветы и экзотические птицы в клетках завершали убранство этой веранды, которая, являясь всего лишь пристройкой, позволяла судить о богатстве и вкусе, с какими было отделано само здание.
Едва Эдмон очутился на веранде и успел оценить прекрасный ландшафт за окнами, как появился Альфонсо.
— Прости, что оставили тебя одного! — воскликнул он, сердечно пожимая Эдмону руку. — Можешь себе представить, сколько разговоров накопилось у матушки и Инес. Кроме того, мы полагали, что каждому захочется смыть с себя пыль прерий. Ты, как настоящий солдат, управился с этим, разумеется, раньше всех. Хочешь позавтракать? Нужно только потянуть за шнур звонка, и все, что есть в нашем доме съестного, будет к твоим услугам. Хочешь курить, хочешь смешать себе шербет или римский пунш? Все приготовлено и ждет тебя! Я хочу только сперва сам принять ванну и показать врачу рану, которую, надо признаться, я немного запустил. Мы здесь привыкли садиться к столу в двенадцать и в шесть. Помни, что здесь ты у себя дома, и не рассыпайся в любезностях перед моими близкими мне в укор. Я не прощаюсь, дружище!
Эдмон тепло посмотрел ему вслед. На этого славного парня можно положиться как на самого себя!
Он приготовил себе приятный напиток, смешав херес, ром и воду и добавив немного сахара, закурил одну из тех сигар, что употребляют лишь очень состоятельные американцы, — их крепкий, ароматный табак действует примерно так же, как легкий завтрак, — и, усевшись в плетеное кресло у окна, выглянул в сад, где трудились две белые девушки и негр.
«Мог ли я когда-нибудь мечтать, — подумал он, — что увижу Аризону, да еще при таких обстоятельствах? Для своих лет мне пришлось немало помотаться по свету. Я исколесил почти всю Францию, неплохо знаю Германию, побывал в Швейцарии, в Атласских горах и Пиренеях, путешествовал по Италии до Неаполя, видел Восток и Крым, Гавану, Мексику, видел прерии, а теперь попал и в эти места… Если бы судьбе было угодно, я без сожаления уединился бы в каком-нибудь приветливом местечке, разделив свое одиночество с любимой женщиной. Как ни привязана ко мне матушка, она оставила бы при себе Эдуарда и Гайде и сумела бы утешиться, заботясь о них. Сама мысль о том, чтобы жить в такой колонии, полна невыразимого очарования: примерно так некогда жили в раю Адам и Ева. А если подумаешь о прелестных детях…»
По-видимому, его лицо как-то по-особому просветлело от этих мыслей, потому что негр, который закончил свою работу в саду и проходил мимо веранды, поздоровавшись с ним, не смог удержаться от улыбки.
— Откуда вы родом? — спросил Эдмон, чувствуя потребность с кем-нибудь поговорить.
Не задумываясь о том, что, скорее всего, не будет понят, он задал вопрос по-французски. Однако негр ответил немедленно, причем тоже по-французски:
— Из Африки, сударь.
— О, вы говорите по-французски? — воскликнул, опомнившись, Эдмон. — Где вы научились этому языку?
— В Новом Орлеане, сударь. Некоторое время я был рабом у одного француза.
— Так вы были рабом? — удивился Эдмон, потому что негр не производил такого впечатления. Это был мужчина за пятьдесят, еще крепкий и стройный. Если не считать курчавых волос и слишком толстых губ, у него было довольно приятное лицо.
— Был — в Гаване и в Техасе, пока не познакомился с агентом дона Лотарио, который передал мне сумму, не хватавшую для выкупа на свободу, и направил меня сюда, — ответил негр довольно бойко. — Надеюсь, вы мне поверите, если я признаюсь, что счастлив!
— О да, разумеется! — согласился Эдмон. — Вы служите у дона Лотарио?
— Служу или нет — судите сами. У меня есть домишко и небольшой участок земли. Однако дон Лотарио считает, что я прирожденный садовник, поэтому я слежу за парком и получаю за это плату, которая намного превышает мои потребности. Я собираюсь выкупить свою сестру — она осталась в Алабаме. Но дон Лотарио утверждает, что в этом не будет необходимости. Он говорит, рабству скоро придет конец. Да и сестра моя живет в неплохих условиях: она в служанках у одной старой дамы.
— Значит, все верят в освобождение рабов на территории Соединенных Штатов? — спросил Эдмон.
— Мы надеемся на это, а дон Лотарио — так он просто убежден в отмене рабства, — ответил негр. — Впрочем, простите, сударь! Мне пора обедать.
Негр учтиво поклонился и ушел. Эдмон проводил его глазами. Пожалуй, этот человек — исключение; но разве оно не доказывает, что всех негров можно сделать такими же развитыми, если не жалеть усилий, — и сделать именно в том случае, если они рождены и воспитаны свободными…
