Георг Эберс - Арахнея
Большой торговый корабль приблизился к «Гидре», которая приняла с него трех пассажиров: то были Сатабус, Лобайя и старый седой моряк, отец Ледши, биамит Шалита.
Встреча отца и дочери, так долго не видавших друг друга, была более чем странная. Молодая женщина робко и с опущенными от стыда глазами протянула отцу руку, которую тот презрительно оттолкнул, но, должно быть, любовь к ней взяла верх над всеми другими чувствами, потому что минуту спустя он заключил ее в свои объятия. Внизу в большом помещении был приготовлен обед с самыми лучшими винами. Хотя Мертилоса и Биаса так же заперли, как в дни битв, все же до них доносились громкие сердитые голоса мужчин и злобные крикливые вопросы Ледши. Слышен был стук опрокинутых скамей и звон разбитой посуды, но дело все же не дошло до драки, и мало-помалу все утихло. Когда их наконец выпустили, они застали Ледшу одну, страшно взволнованную, на палубе, держащуюся за главную мачту, как бы не в силах стоять без опоры. На все заботливые расспросы Мертилоса она резко ответила: «Оставь меня в покое!» Все следующее утро металась она по палубе взад и вперед, подобно дикому зверю в клетке, и не отвечала на чьи бы то ни было вопросы. После обеда, когда Ганно хотел сесть в лодку, чтобы ехать на корабль Шалиты, Ледша потребовала, чтобы он взял ее с собой. Но, к удивлению всех, пират, так беспрекословно повинующийся жене, на этот раз повелительно и грозно, подобно тому, как он отдавал приказания своим людям, велел ей оставаться на «Гидре». Она же настаивала на своем, и при одном воспоминании о борьбе, происшедшей между ними, во время которой Ледша, подобно разъяренной тигрице, бросалась на мужа, щеки Биаса покрылись яркой краской стыда за свою соплеменницу. Борьба окончилась тем, что сильный пират, взяв, как ребенка, Ледшу, уже стоявшую в лодке, на руки и отнес ее на «Гидру», где опустил ее на палубу, а сам, быстро вскочив в лодку, удалился. Ледша, полная злобы и отчаяния, ушла в свою каюту. Час спустя она вновь появилась на палубе, туда приказала она позвать Мертилоса и Биаса, и, как бы желая объяснить свои покрасневшие от слез глаза, сказала им, что Ганно не позволил ей проститься с отцом. Затем она передала им, что только что прибывший из Александрии лоцман сообщил ее отцу о том, что Гермон ослеп, и Лобайя подтвердил это известие. При этом на устах ее появилась радостная улыбка, но, видя, какое тяжелое впечатление произвело это известие на ее слушателей, она презрительно принялась уверять их, что Гермон совсем не нуждается в их сожалении: по словам того же лоцмана, он проводит в Александрии свои дни в пирах и веселье, а жители столицы воздают ему почти божеские почести. Горько рассмеявшись при этом, она добавила, что презренное слепое счастье остается всегда верным тому, кто заслуживает быть ввергнутым в несчастье, и при этом она так резко стала высказываться о Гермоне, что преданный слуга не решился передать всего своему господину. Облегчив свою душу от накипевшей злости против ненавистного ей художника, Ледша вдруг спросила, не желают ли они оба получить свободу. Ничто не могло сравниться с той быстротой, с какой сорвалось короткое слово «да» с губ Мертилоса. Он и Биас согласились на все условия Ледши и дали ей все клятвы, которые она потребовала, лишь бы только получить столь долго и страстно ожидаемую свободу. Тогда она им сказала, что, как только наступит удобный момент, они оба, а также и она в сопровождении еще одного человека, умеющего хорошо управлять лодкой, покинут «Гидру». Им не пришлось долго ждать.
В одну из темных ночей, когда управление кораблем было поручено галлу, Ледша разбудила обоих пленников и села вместе с ними и Лутариусом в лодку, которая быстро и без всяких приключений довезла их до берега. Биас не мог назвать своему господину то место, где они стали на якорь: клятва, которую Ледша заставила его дать, была такого рода, что суеверный биамит не согласился бы ее нарушить ни за какие блага в мире.
Три дня спустя преданный раб отправился с первым проходившим мимо того места, где они высадились, кораблем в Александрию. Биас должен был немедленно повидать Архиаса, распоряжающегося состоянием Мертилоса, и взять у него деньги, которые он должен был следующим образом распределить: два аттических таланта[28] должен был он привезти с собой — они предназначались для Лутариуса, вероятно, как плата за его сообщничество; два других таланта обязывался Биас передать в храм Немезиды в Теннисе, наконец, пять талантов надо было отдать старой Табус, хранительнице имущества всей семьи пиратов, и сказать ей при этом, что возвращает ей Ледша брачный выкуп, данный за нее Ганно ее отцу. Этим она освобождается навсегда от мужа, который внушает ей совсем иные чувства, нежели любовь.
Гермон заставил Биаса еще раз повторить данные ему поручения и получил от него собственноручно написанное Мертилосом подтверждение всего обещанного Ледше. Он думал, что там же находятся известия и приветствия, написанные рукой друга. Но Биас, которого Мертилос в эти долгие дни плена научил читать, сказал своему господину, что друг его не решился нарушить слова, данного им биамитянке, и ничего не написал. Да, Биас постиг трудное искусство чтения, но его старые огрубелые пальцы не могли научиться выводить буквы на папирусе или на восковых дощечках, и ему пришлось отказаться от надежды когда-либо научиться этому. На заботливые вопросы Гермона, не терпит ли его друг в теперешнем местопребывании нужды в чем-либо, Биас ответил, что его господин пользуется там свободой и что кроме денег Ледша снабдила его еще большим количеством драгоценных гемм и разноцветных камней; ему же, Биасу, она также дала достаточно денег для его путешествия в Александрию. Мертилос ждет с нетерпением его возвращения и посылает через него своим друзьям множество поклонов и приветствий. Но он так же, как и Биас, ни за что не нарушит данной клятвы; зато, как только невольник исполнит все возложенные на него поручения, Мертилос тотчас же уведомит Гермона о своем местопребывании.
XXVIII
Когда Биас окончил свой рассказ, солнце осветило покой, в котором они находились. Гермон решил тотчас же отправиться к нотариусу Тенниса, который, к великому своему удовольствию, вновь переселился в Александрию. С его помощью получил он нужные ему деньги. Известие о том, что Мертилос жив, произвело на веселого нотариуса странное впечатление. Его ум, как и прежде, мог усваивать всего одно понятие за один раз, — в данном случае испытывал он только чувство дружбы к Гермону. Поэтому он, который так старался скорее ввести во владение имуществом Мертилоса слепого художника, охотно согласился бы оставить первого, и без того болезненного, навсегда в царстве теней. Но все же мягкое его сердце не могло не радоваться при известии о спасении ближнего, и поэтому сообщение об этом заставило его попеременно высказывать то сожаление о слепом, то радость о том, что Мертилос не погиб. В заключение предложил он Гермону пользоваться его громадным состоянием и смотреть на его кошелек как на свой собственный. Это великодушное предложение было, конечно, отклонено Гермоном, который только попросил нотариуса помочь ему совершить формальности, необходимые для того, чтобы дать вольную Биасу, а также найти ему корабль, который в тот же день отправлялся бы в Теннис.
