Грехи и подвиги - Ирина Александровна Измайлова
– Нет, девочка, ты не права. Бездна это совсем, совсем другое. Обычно бездна бывает, когда мужчина и женщина равны по положению. А невозможность это только смерть! Когда любимый умирает, быть вместе становится невозможно. У меня это было.
– Я знаю. Я слышала, что вы любили, и вашего возлюбленного…
– Да-да! Но это было пятьдесят лет назад. Стоит ли вспоминать? Речь ведь не обо мне, а о тебе. Ты хочешь любви Эдгара, но ничего не делаешь ради того, чтобы ее завоевать.
– Но у меня же нет никакой надежды.
Кажется, она заплакала. Ее голос совсем угас, зато очень твердо прозвучал голос Элеоноры:
– Сколько же раз повторять: невозможно, когда человек мертв! А вы оба живы. Живы, глупышка! И я бы хотела тебе помочь.
Тут вдруг Эдгара резанула новая мысль, столь очевидная, что было невероятно, как она не пришла ему в голову раньше: «Боже Праведный! Но она же мать Ричарда! И она хочет помочь Беренгарии ему изменить?! Или правду говорят, что она колдунья и у нее какие-то свои дьявольские замыслы?…»
В это время чуть в стороне мелькнул свет факела и послышались голоса. Несколько человек шли к королевским шатрам, видимо, возвращаясь с праздника. Это были воины охраны и один из рыцарей, поставленных охранять лагерь. Кузнец тотчас представил, что будет, если его застанут подслушивающим разговор двух королев. Конечно, самое разумное было бы, покуда люди с факелами не подошли ближе, просто обойти шатер и войти туда – никого не удивит, если французский рыцарь, близко знакомый с Элеонорой, зайдет ее навестить. Да и обе дамы никак не смогут заподозрить Эдгара в том, что он их подслушивал. Но войти после того, что он услыхал! Юноша прекрасно понимал: он не сдержится и выдаст себя. А потому повернулся и, как вор, неслышно скрылся в темноте, быстрыми шагами направившись в сторону площади, расположенной в середине лагеря. Оттуда до сих пор доносились звуки флейт и неугомонный шум пирушки.
Едва он туда добрался, как его схватил за руку какой-то английский рыцарь и немного нетвердым языком произнес:
– П… послу-шай-те, мессир! Я все время хотел у вас спросить… А… г-где вы научились так славно кидать нож? И н… не научите ли меня? Мое имя – Блондель. Эт-то я стоял возле вас, когда вы, там, на Кипре, убили сарацина.
Кузнец сперва опешил, потом сообразил, что англичанин просто путает его с Луи – такое здесь, в лагере, случалось уже несколько раз. Он объяснил Блонделю его ошибку, и тот закатился смехом, а потом потащил француза за стол. Оказывается, рыцарь был приближен к королю Ричарду, а потому они поместились в конце того самого стола, за которым пировал Львиное Сердце.
Кипрское вино в этот вечер привело короля-победителя в самое лучшее расположение, к тому же в этот день его совершенно отпустила лихорадка, и он всерьез намеревался через два дня принять участие в турнире. Ричард пил со своими рыцарями и за своих рыцарей, за дальнейший поход через палестинские земли к Иерусалиму, за победу над армией Саладина. Он так часто наполнял и осушал свой объемистый серебряный кубок, что должен был бы, казалось, уже утратить дар связной речи, однако вино, похоже, не имело над ним власти – взгляд и голос короля оставались ясными, и, очевидно, так же ясны были его мысли. Возможно, он и опьянел, но совершенно этого не показывал.
– А-а-а, Блондель! – крикнул Ричард, заметив появление в конце стола своего друга-рыцаря. – Вижу, ты привел на наш пир сира Эдгара. Правильно сделал. Помните, сир Эдгар, что вы еще не сказали мне, какой награды хотели бы за свой подвиг? Помните, да? Учтите, я не хочу прослыть неблагодарным королем! Вы уже приняли решение?
– Да, ваше величество, – неожиданно для себя сказал Эдгар. – И могу попросить прямо сейчас, если вы готовы меня выслушать.
Король привстал за столом и властным движением руки заставил своих шумных товарищей умолкнуть:
– Слушаю, рыцарь! Говори, и если в моей власти исполнить твою просьбу, она будет исполнена!
Эдгар поднялся и поклонился:
– Мессир! Сегодня я с моим другом графом Шато-Крайон нашел в развалинах крепости юношу-магометанина. Его придавило обломком Проклятой башни, и мы с Луи думали, что он умирает, однако лекарь Антуан не нашел у него сильных повреждений. Юношу зовут Рамиз-Гаджи, он назвался сыном эмира Фарруха, а этот эмир, как вы знаете, погиб, и за пленника никто не заплатит выкупа. Он еще не знает этого, не знает, что его ждет неволя. Так вот, ваше величество, поскольку я и граф Луи смогли сохранить мальчику жизнь, я не хотел бы сделать эту жизнь полной отчаяния. Мы доставили пленного в ваш лагерь – во французском лагере нет такого опытного лекаря. А раз так, Рамиз-Гаджи принадлежит вам. И я прошу, если вы и впрямь хотите меня наградить за какую-то там вырытую в земле нору… я прошу вернуть ему свободу!
Ричард расхохотался:
– Похоже, похоже на тебя, сир Эдгар! Просишь в качестве награды жизнь пленника, которого я бы тебе и так отдал в полное распоряжение – ты же его откопал под обломками. Ладно, будь по-твоему: Рамиз-Гаджи, или Гажди-Рамиз, как его там, с этого мгновения свободен. Все слыхали? Но я могу выполнить и еще какое-нибудь из твоих желаний, хотя бы в уплату за то, что ты научил меня держать в руках кузнечные клещи и немного владеть молотом. Подумай, время есть. А сейчас пей с нами – и пусть не говорят, что мы не любим франков! Да здравствует Франция!
И еще раз опрокинув кубок, он расхохотался:
– Ах, слыхала бы это моя матушка! Она-то уж точно в обиде на Францию [45]. Правда, сира Эдгара она тоже любит, мне об этом говорила жена. А, кстати, куда это удалилась Беренгария? Кто-нибудь – ступайте, позовите королеву!
Эдгар, услыхав это, невольно вздрогнул. Ему больше всего не хотелось сейчас попадаться на глаза юной Беренгарии. Что если она, только что излив свои чувства королеве-матери, увидит его и каким-то образом себя выдаст?
А Элеонора, Элеонора? Как же все-таки объяснить ее странные и страшные слова: «Я бы хотела тебе помочь»? Или она и впрямь – враг своим сыновьям, как
