Западня - дю Террайль Понсон
– Вы правы, дочь моя. Генералу не останется ничего другого, кроме как обратиться с прошением помиловать гренадера.
– Но удовлетворят ли его ходатайство?
В этот момент в салоне, где наши герои вели беседу, содержание которой мы только что передали, вошел де Сентак.
Увидев его, Семилан, до этого пожиравший Вандешах глазами, напустил на себя вид полнейшего спокойствия и равнодушия.
Что касается Кастерака, у которого давным-давно сложилось мнение о Сентаке, то его лицо в этот момент посуровело и он не произнес ни звука.
Иными словами, появление мужа Эрмины было принято в этом маленьком обществе, что называется, холодно.
Маринетта смертельно побледнела. Эта деталь не ускользнула от внимания Семилана, бросившего на саиля взгляд, лишенный той улыбки, которая так смягчала его облик.
В его взоре явственно читалась угроза.
– Как вы себя чувствуете, моя дорогая? – спросил Сентак у Эрмины.
– Отлично.
– Тем лучше. Ваш покорный слуга, господа.
Молодые люди поклонились.
Вандешах Сентак не сказал ничего и удовлетворился лишь тем, что посмотрел на нее глазами, в которых полыхнул мрачный огонь.
Заметив его взгляд, молодой бандит, помимо своей воли, вздрогнул. Юная девушка и правда оказала на Семилана живейшее впечатление.
Это матово-белое лицо, чуть тронутое загаром, эти большие черные глаза, в которых, если можно так выразиться, отражалась ее душа, эти изумительные пепельные волосы с теплым оттенком – все это пленило негодяя, который почувствовал, что все его естество переполняет доселе неизведанное чувство.
– А правду говорят, – вдруг спросил Сентак, – что известного нам гренадера Жана-Мари поймали и арестовали?
– Так оно и есть, – ответил Семилан.
– Ах! Вот уж не везет парню, – с улыбкой сказал саиль. – Теперь его песенка спета.
– Прошу прощения, господин де Сентак, – сказал Кастерак, – но мне хотелось бы задать вам один вопрос.
– Я весь внимание. О чем вы хотите меня спросить?
– Об этом гренадере. Во время событий, в результате которых юный Давид оказался в столь плачевном состоянии, мы встретили Жана-Мари в подземелье?
– Верно.
– И кроме нас, его тайной больше не владел никто.
– Никто? Почему вы так решили?
– Он сам мне это сказал.
– К чему вы клоните?
– К тому, что на него донесли, и для вас, как и для нас, вопрос чести – выяснить, кто совершил эту гнусность и обрек на смерть в высшей степени хорошего и интересного человека.
– Я не разделяю вашего мнения, – сказал Сентак. – Для меня этот солдат, заслуживающий смертной казни, не представляет никакого интереса. И мне наплевать, жив он или мертв.
– Ваш ответ меня удивляет.
– Почему?
– Потому что на вас, с вашего позволения, больше всех падает подозрение в причастности к беде, постигшей Жана-Мари.
– Не понимаю.
– Я сейчас все объясню. Не так давно, на костюмированном балу его жена при свидетелях говорила крайне неприятные для вас вещи.
– И что же?
– Это наводит на мысль о том, что вы, желая отомстить Кадишон, вполне могли выдать ее мужа. При том обращаю внимание, что это не более чем предположение, никоим образом не обоснованное.
– Подобные подозрения…
– Сударь, вы неправильно меня поняли, я не сказал, что подозреваю вас. Я лишь сказал, что вас могут заподозрить те, кто не питает к вам особого расположения, и в этом случае вам придется оправдываться, чтобы не оставить подобные обвинения без ответа.
– Но как?
– Предоставив доказательства того, что вы совершенно непричастны к этому грязному делу.
– Какие у меня могут быть доказательства? Вам легко говорить. А вот мне кажется, что это мои обличители должны будут представить доказательства, на которых будут базироваться их обвинения. Когда они мне их выдвинут, тогда я и буду защищаться.
– Будь по-вашему, – сказал Кастерак. – К тому же лично я вас ни в чем не обвиняю.
– И чтобы покончить с этим вопросом, позвольте выразить мне удивление тем фактом, что вы для подобных речей выбрали салон мадам де Сентак, еще не до конца оправившейся от болезни.
Кастерак чувствовал, что в душе его клокочет гнев. Он прекрасно помнил рассказ Кадишон о том, как Сентак пытался ее убить, но тем не менее сдержался, промолчал и удовлетворился лишь тем, что бросил на Эрмину многозначительный взгляд.
«Ах! – подумал он. – Если бы не эта славная женщина, которой приходится носить фамилию негодяя…»
За объяснениями между Кастераком и Сентаком последовала неловкая пауза. Впрочем, ее, к счастью, очень быстро нарушило внезапное появление в салоне Мюлара.
Чтобы сей индус, которому было строжайше запрещено являться в покои Эрмины, осмелился нарушить приказание, должно было случиться нечто действительно из ряда вон выходящее.
– Опять он! – сказала Эрмина, завидев слугу.
– Мадам, – с поклоном молвил Мюлар, – прошу прощения, что не смог выполнить ваше повеление, но дело не терпит отлагательства.
– Что это значит? – спросил Сентак.
– Хозяин, вас спрашивают представители закона.
– Представители закона?
– Да.
– Ну так пригласи их сюда.
Мюлар повиновался.
На пороге салона тут же выросли три человека, облаченные в несколько тесноватые для них костюмы.
Свои шляпы они держали в руках, сюртук на одном из них был расстегнут и из-под него виднелась трехцветная перевязь человека, облеченного властью.
– Господа, – сказал он, – кто из вас господин де Сентак?
– Это я, сударь.
– Попрошу следовать за мной.
– Я что, арестован?! – взорвался саиль.
Эрмина выпрямилась и встала во весь рост. Кастерак, который если и удивился, то не сказать, чтобы очень, ждал дальнейших объяснений.
Что же до Семилана, то он чувствовал себя очень неуютно. Он знал Сентака достаточно хорошо, чтобы понимать – тот без колебаний погубит бандита, если это хоть как-то сможет поспособствовать его собственному спасению.
Одна лишь Маринетта испытала в душе что-то вроде облегчения.
– Нет, сударь, я не собираюсь вас арестовывать, полиция не верит выдвинутым против вас обвинениям, – ответил комиссар полиции.
– Каким еще обвинениям?
– Некая женщина утверждает, что вы хотели ее убить.
– Это какое-то безумие!
– Перед тем как предпринимать действия, способные ограничить вашу свободу, следователь, желая вас выслушать, поручил мне передать вам приглашение явиться к нему в кабинет.
– Тогда к чему вся эта помпа? Зачем вам понадобились эти два человека, да еще торжественная перевязь впридачу?
– Я был вынужден предъявить ее в качестве подтверждения моих полномочий после того, как ваши слуги оказали мне самый дурной прием.
– С их стороны, сударь, это было ошибкой.
Комиссар полиции шагнул вперед, обратился к Эрмине и сказал:
– Успокойтесь, мадам. Это простая формальность, но господин де Сентак должен ее соблюсти. Судья, который его ждет, убежден, что это обвинение – не более чем средство, к которому девица Кадишон прибегла, чтобы выиграть время.
– Вы, случаем, не о мадам Кадевиль говорите? – спросил Кастерак.
– Да, она действительно назвалась так.
– И имеет на это полное право, потому как является женой гренадера Жана-Мари.
– В глазах церкви – да.
– Какая разница, если они женаты?
– С точки зрения закона, их брак недействителен, – сказал комиссар. – Впрочем, я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать этот факт, а чтобы попросить господина де Сентака следовать за мной.
– Я еду с вами, господа. Мюлар, заложи экипаж.
– У нас есть свой, – возразил комиссар.
– Хорошо, сударь, воспользуемся им.
Сентак раскланялся с гостями жены и решительным шагом направился к двери. Уже переступая порог, он повернулся к Кастераку и сказал: – Вы были правы, сударь, человек не должен оставлять без ответа выдвинутые против него обвинения.
И вышел.
– Что с ним теперь будет? – спросила Эрмина, когда его шаги удалились.
