Поль Феваль-сын - Кокардас и Паспуаль
Вдова опустилась на колени и поцеловала подножие пьедестала. Рядом с ней простерлась на земле Аврора.
Лагардер взглянул на лик статуи, чтобы вновь увидеть черты своего друга. Внезапно он крепко схватил за руку Шаверни и глухо молвил:
– Что это?
Маркиз поднял глаза и побледнел. Навай и мастера фехтования, переглянувшись, схватились за шпаги.
В забрало каменного шлема был воткнут кинжал с наколотой на лезвие запиской. Чья-то подлая рука осмелилась нанести оскорбление мертвому, равно как его вдове и дочери – всем, кому была дорога память о Филиппе Неверском!
И небо не обрушилось, и молния не поразила святотатца, осквернившего покой могилы. Лица мужчин побагровели от гнева. Яростное восклицание уже готово было сорваться с их губ, но Анри жестом приказал всем хранить молчание. Он не желал, чтобы о гнусном оскорблении узнали безутешная супруга и преданная дочь.
Быстрым движением Лагардер выхватил кинжал вместе с клочком белой бумаги, так что женщины не успели ничего заметить.
Записка содержала в себе нечто вроде вызова. Утомленный долгой борьбой и желая покончить с недостойной игрой в прятки, Гонзага назначал своему врагу встречу на следующий день, на этом самом месте и тот же час.
Граф собирался уже скомкать и отшвырнуть в сторону это послание, как вдруг на лице его появилось выражение неукротимой решимости, и он, надрезав руку кинжалом Гонзага, начертал поверх строк, полных высокомерной угрозы, три слова: «Я буду здесь!»
Затем он пригвоздил записку к стволу ближайшего дерева.
IV
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ И ПРАЗДНИЧНОЕ УТРО
В этот самый день юный король Людовик XV отдал приказ губернатору Бастилии освободить некоторых заключенных, чьи провинности казались не столь серьезными.
Список был составлен Филиппом Орлеанским; то ли по рассеянности его королевского высочества, то ли ввиду полного ничтожества Ориоля, толстый откупщик попал в число помилованных. Выйдя за ворота страшной крепости, где он уже готовился окончить свои дни, несчастный едва не сошел с ума от радости. Каким счастьем было увидеть яркое солнце после мрака подземелья, услышать городской шум после безмолвия каземата! Но вскоре на смену этому чувству пришло другое, очень похожее на гордость. С тех пор как герцог де Ришелье побывал в Бастилии, золотая молодежь считала за честь провести хотя бы несколько дней в главной тюрьме королевства. Это стало модным и служило как бы подтверждением благородного происхождения. Поэтому Ориоль не на шутку возгордился своим заточением, хотя в камере денно и нощно проклинал регента, принца Гонзага, Пейроля, Лагардера, да и вообще всех, кто приходил на ум, ибо они наслаждались свободой, тогда как он был посажен под замок.
Для одной лишь Нивель сделал он исключение, а потому, едва обретя помилование, решил немедленно отправиться к ней. О бывшем своем покровителе и господине он не желал и думать. С Гонзага было покончено навсегда: ведь освобождение означало одновременно и отмену изгнания. Теперь он был избавлен от всех цепей и вознамерился служить одному только крылатому богу любви. Возможно, ему удалось бы осуществить свои намерения, если бы по дороге в Оперу он не столкнулся с господином де Пейролем.
Это была крайне неприятная встреча. Пытаясь ускользнуть от фактотума, Ориоль, невзирая на свою неповоротливость, проявил изрядную прыть. К несчастью, Пейроля сопровождал зоркий барон фон Бац. Узнав своего собрата по паломничеству, немец в два прыжка догнал толстяка и схватил за плечи своими мощными руками.
– Черт возьми! – заорал он во всю глотку. – Даже в Бастилии не похудел…все такой же жирный! А у нас есть для тебя работа! Идем с нами!
– Лишняя шпага никогда не помешает, – добавил Пейроль, чье костлявое лицо искривилось в подобии улыбки. – Мы рады вам, дражайший Ориоль. Принц также будет доволен…
Нельзя сказать, чтобы Ориоль был готов ответить взаимностью на эти чувства. Призвав на помощь все свое мужество, он попытался избавиться от непрошеных друзей, ссылаясь на крайнюю занятость.
– Мне нужно всего сорок восемь часов, чтобы привести в порядок дела, – решительно объявил он. – А затем я ваш… и сам дьявол не помешает мне присоединиться к вам!
Никогда за всю свою жизнь не унижался так маленький толстяк в надежде обрести полную свободу. Увы! Все его мольбы были тщетны.
– Через сорок восемь часов, – заявил Пейроль, – вы нам будете не нужны… Желаете привести в порядок свои дела? Рассказывайте эти сказки другим! Вы можете, разумеется, поступать, как вам угодно, только не забудьте слова монсеньора: «Кто не со мной, тот против меня!»
В сущности, интенданту было плевать на Ориоля, но ему не хотелось, чтобы кто-нибудь из сообщников оказался в лучшем положении, чем он сам.
Запугать откупщика было нетрудно. А тут еще вмешался барон фон Бац, который никак не мог понять всех этих тонкостей. Если для общего блага Ориоль должен был вернуться к своим, зачем нужно было разводить церемонии? Немец признавал только один довод – силу, а потому, ухватив толстяка за руку, он встряхнул его и повлек за собой со словами:
– Довольно болтать! Иди, куда сказано!
И откупщик поплелся за своими сообщниками, предаваясь горьким размышлениям, о которых не смел поведать вслух. В самом деле, стоило выходить из Бастилии, чтобы тут же превратиться в пленника принца Гонзага? Вдобавок ко всему прочему, в тюрьме можно было не опасаться получить удар шпаги в лоб!
Прошло около двух часов после событий на кладбище Сен-Маглуар; как может видеть читатель, Пейроль уже успел вполне оправиться от пережитого ужаса и вновь стал самим собой, иными словами – хитрым и злобным негодяем. Но куда же направлялся он в сопровождении немца, которого не слишком-то жаловал, но выбрал теперь за силу и, возможно, за тупость? Фактотум отличался редкой предусмотрительностью, и барон фон Бац понадобился ему в качестве своего рода вьючного мула.
Обоим предстояло выполнить поручение, крайне важное для принца. Когда Гонзага бежал в Испанию после разоблачения на семейном суде, он прихватил с собой весьма значительную сумму денег. Однако всему на свете приходит конец: золото, служившее для подкупа сообщников и наемных убийц, наконец иссякло.
Филипп Мантуанский оказался почти что без гроша в кармане. Между тем, если завтра дуэль с Лагардером закончится благополучно – а он не терял на это надежды, – понадобятся значительные средства, чтобы обеспечить пути к отступлению. Было ясно, что Францию придется покинуть навсегда, и принц не собирался бежать за границу с пустыми руками. В конце концов, без денег и само бегство могло оказаться слишком рискованной затеей.
