Поль Феваль-сын - Кокардас и Паспуаль
– Мы не будем торговаться, – тихо сказал Носе, – но неужели у Шаверни и Навая баланс сошелся?
– Всему свое время, – небрежно бросил Гонзага, – этим господам также придется платить по счетам.
– А мы от своих долгов не отрекаемся, – продолжал Носе. – И если вашему высочеству нужно еще одно подтверждение…
– Ни в коей мере, – сказал Гонзага презрительно. – Подумайте сами, что сталось бы с вами завтра, если бы сегодня я объявил: «Счет ваш закрыт, имя вычеркнуто из списка, в ваших услугах я более не нуждаюсь». Вас ожидала бы виселица. Ориоль уже успел познакомиться с Бастилией. Только я один могу вас спасти и оградить… обеспечить ваше будущее, равно как и свое собственное. Что скажете, любезные друзья?
– Мы к вашим услугам, монсеньор, – ответил за всех Монтобер.
Сообщники и в самом деле ничего не могли возразить своему предводителю. Ибо принц не преувеличивал, говоря, что без него они ничто. Им предстояло либо победить, либо погибнуть вместе с ним.
Гонзага же вновь обвел взглядом безмолвный круг молодых людей и завершил свою речь так:
– Конец уже близок… Если хотите жить, наслаждаясь плодами победы, не отступайте малодушно перед опасностью. Наточите шпаги и будьте готовы явиться на кладбище при первом же ударе колокола… Не тревожьтесь, если не увидите меня сразу, ибо говорю вам, как Лагардер: «Я буду здесь!»
Никто не спал в эту ночь в особняке. В былые времена тут пировали до утра и также не ложились. Но теперь сообщникам принца было не до веселья. До самого рассвета они обсуждали детали предстоящего сражения, и первые лучи солнца осветили мертвенно бледные лица, истомленные не оргией, а тревожными мыслями о будущем.
* * *В это утро камердинер его королевского высочества мэтр Бреан был непреклонен и не допускал никого в опочивальню. Придворные переглядывались с досадой и разочарованием, и из уст в уста переходила удивительная новость: Филипп Орлеанский пожелал беседовать без свидетелей с Лагардером и Шаверни.
Редко случалось, чтобы у ложа Филиппа Орлеанского находилось всего двое человек. Ибо только этот альков устоял перед ханжеством мадам де Ментенон. В начале века все знатные дамы, принцы, вельможи и даже литераторы принимали по утрам в своей опочивальне целую толпу народа: здесь обменивались новостями и сплетнями, злословили и судачили, ссорились и мирились. Поэты приходили сюда читать стихи, влюбленные назначали друг другу свидания, и множество репутаций разбивалось тут в пух и прах. Мадам де Севинье писала, имея в виду отца Менбура: «Он пропитался запахом подозрительных альковов».
Первой отказалась от этого обычая мадам де Рамбуйе – вероятно, желая скрыть какой-то физический недостаток. Смертельный же удар нанесла этим утренним приемам морганатическая супруга короля. Что поделаешь? Слишком много колкостей альковного происхождения доходило до ушей мадам де Ментенон, причем мужчины в данном случае не отставали от женщин; короче говоря, она приложила массу усилий, чтобы искоренить злоязычные сборища и вполне преуспела: во время регентства Филиппа Орлеанского остался только один утренний выход – в алькове самого регента. Эта церемония привлекла всех придворных, и слава ее была вполне заслуженной, ибо здесь было что послушать и на что посмотреть.
Громадная ширма между дверьми и камином создавала как бы маленькую спальню в большой. На позолоченных колоннах алькова был натянут балдахин с вышитыми на нем аллегорическими фигурами по рисункам Ланкре и Ватто. Сон его королевского высочества хранили Любовь и Грезы. В алькове были расставлены кресла, где сидели, небрежно развалясь, вельможи; низкие же табуреты предназначались для чиновников, литераторов и священнослужителей.
Лагардер и Шаверни вошли через потайную дверь. Принц пожал им обоим руки со словами:
– Хорошие новости, господа! Его величество и я решили обвенчать вас обоих сегодня же. – И, насладившись ошеломленным выражением их лиц, добавил: – Вы, конечно, еще не знаете, почему ваши свадьбы состоятся именно в этот день? Его величество будет вершить суд в Тюильри по случаю своего совершеннолетия… Вас при этом не будет, поскольку вы будете заняты совсем иными делами, но весь цвет дворянства соберется, дабы почтить короля. Вы начинаете понимать, господин де Лагардер?
– Кажется, да, – ответил Анри, – однако я боюсь ошибиться!
– И напрасно, граф, уверяю вас! Ибо по завершении церемонии в Тюильри Людовик XV со всей своей свитой отправится в церковь Сен-Маглуар. Его величество желает присутствовать при венчании графа де Лагардера и маркиза де Шаверни. Будьте готовы к шести часам, господа!
Это время было слишком поздним для свадебного торжества; но, поскольку таково было желание короля, оба жениха и не подумали возражать.
– Кстати, маркиз, – воскликнул герцог Орлеанский, смеясь, – ты, наверное, не подозреваешь, как тебе повезло? Держу пари, ты не угадаешь, кто просил у короля позволения благословить тебя у алтаря? Если бы разрешение было дано, даже я не сумел бы этому помешать…
Игривый тон его высочества сразу подсказал Шаверни правильный ответ.
– Я бы согласился на любого священника, – сказал он, – потому что все они служат Господу. Но есть один, от услуг которого отказался бы и сам дьявол: это кардинал Дюбуа.
– Я говорил именно о нем, маркиз.
– Благодарю вас, монсеньор! Но как вам это удалось? Неужели вы решили запереть его на пару дней в Бастилию?
– Черт возьми, маркиз, ты не сторонник полумер! Однако все объясняется проще… Дюбуа болен, а потому можешь смело идти к алтарю.
– Боже, благослови его болезнь!
– Итак, господа, – произнес в заключение Филипп Орлеанский, – вот все, что я хотел вам сказать. Готовьтесь к свадьбе!
V
КОРОЛЕВСКИЙ СУД
К полудню гвардейцы перекрыли все подходы к Тюильри, пропуская лишь золоченые кареты и нарядные портшезы.
Окрестные улицы и переулки были запружены людьми простого звания. Добрый народ Парижа не роптал на ограничения, ибо то был день великой радости: все радовались смене властителей. У Франции появился новый король – юный, изящный, обходительный и, как говорили, немного робкий.
Кроме того, этот день сулил возможность поглазеть на самых знатных вельмож королевства: здесь были принцы крови в роскошных праздничных облачениях; кардиналы в пурпурных мантиях и епископы в фиолетовых; маршалы и генералы в пышных мундирах; министры – хранители печати в атласных камзолах, а также высшие судейские чины, государственные советники, университетские профессора, кавалеры орденов и офицеры лучших полков. В Тюильри происходил своеобразный смотр французского дворянства.
