Экс на миллион - Greko
— Что вы хотите?
— Защиты от Лопухина. И возможности покинуть Россию сегодня или на крайний случай завтра.
Столыпин хмыкнул и твердым шагом вернулся на свое место. Сел. Задумался.
— Это невозможно. Ваш рассказ требует самого тщательного расследования. Он бросает тень на мое министерство.
— Я предполагал такой поворот. У меня есть еще более важная информация. Но свои условия я обозначил.
Столыпин снова медленно встал из-за стола, чтобы встретиться со мной глазами. С его ростом это было несложно.
— Со мной не стоит играть в игры и торговаться.
— Когда речь идет о моей жизни? Еще как можно!
— О чем вы?
— О террористах. Об объектах их ближайших атак. Мне грозит смерть после нашей встречи.
— Это серьезное заявление. Мы все рискуем ежедневно. Я больше всех. Четыре покушения пережил.
— Вы на государевой службе, Петр Аркадьевич. Я частное лицо. И хочу уехать из страны, где меня опасность подстерегает за каждым углом.
— Даже так?
У министра зазвонил телефон, стоявший рядом со столом на приставной тумбочке. Он уселся в свое кресло. Поднял трубку. Выслушал собеседника. Пять выделенных мне минут давно миновали, но разговор продолжался.
— Ну что ж, о вас действительно наводили подробные справки и ничего предосудительного не установили. Вижу в вас человека твердой воли, не готового уступать. За годы моего губернаторства в Гродно и Саратове я привык договариваться. На посту министра мне эта способность пригодится еще больше. Я вас слушаю. Если ваша информация важна, даю слово: вас посадят на вечерний пароход.
Обычно такого рода сделки принято скреплять рукопожатием. Но кто знает, как принято у этих министров? Я решился.
— На ваш дом готовится покушение.
— Ой, уморили! — рассмеялся Столыпин. — Да мне такую белиберду каждый день доносят.
— Вы не поняли, господин министр. Не на вас. На ваш дом. Включая вашу семью.
Он побледнел.
— Кто? — чуть не прорычал.
Я обратил внимание, что он с трудом заставил себя усидеть на месте.
— Подробностей я не знаю. Но организатором выступает некий товарищ Анатолий, или Медведь, или Каин.
— Вы видели его?
— Мельком.
Министр покопался в стопке папок, вытащил одну, раскрыл. Открепил от первой страницы полицейскую фотографию в фас и профиль. Развернул ее ко мне. Я приблизился вплотную к столу и вгляделся, отметив для себя, что карточку почему-то украшает надпись «Курск».
— Он?
— Да.
— Это Соколов, Михаил Иванович. Эсер. Разыскивается после боев на Пресне в Москве.
— Он в Петербурге. Готовит серию нападений. Кроме планов взорвать ваш дом, он еще задумал нападение на карету, перевозящую таможенные сборы, на ее пути в Казначейство. Больше никаких подробностей я не знаю.
— Не знаете или не хотите говорить?
— Все, что я знал, выложил как на духу.
Столыпин хитро прищурился.
— Про источник информации, полагаю, спрашивать бесполезно… — мой уверенный кивок его раззадорил. — А что было бы, если вас не задержали в порту? Так бы и уплыли?
Я хладнокровно достал из кармана запечатанный конверт. Положил его на стол.
— Здесь мое письмо на ваше имя. В нем изложено все, о чем я вам рассказал.
Столыпин раскрыл конверт, достал лист бумаги и внимательно его прочитал.
— Опять не соврали. Ваша информация, пусть и фрагментарная, нам очень поможет. Что же мне с вами делать?
— Отпустить, как и обещали, — я почувствовал, что натянутая во мне струна начала ослабляться.
— Отчего-то я склонен вам верить. Эх, Лешка, Лешка, старый школьный приятель. Запутался окончательно в своих либеральных мыслишках. Обижен на весь свет, получив везде отставку.
— Вы защитите свой дом?
— Террористам меня не запугать! — грохнул Петр Аркадьевич по столу кулаком. — Ныне у людей в головах каша. Запутался народ русский. Кто-то жаждет великих потрясений. Кто-то ищет странных выходов из создавшегося положения. Первых повесим, вторых — образумим. Ступайте, я дам необходимые распоряжения.
С тяжелым сердцем я покидал кабинет на Фонтанке 16. Корил себя за то, что не решился рассказать Столыпину, что его ждет смерть через пять лет. Все равно бы не поверил. И еще меня угнетала мысль, что я, возможно, поломал планы своей любовницы.
«Прости, Адель. По-другому не вышло. Не нужны тебе кровавые деньги».
… Пароход до Гамбурга оказался не прямым, а с остановками на рейдах нескольких прибалтийских городов. Кто-то сходил на берег, кто-то, наоборот, поднимался на борт. Грузы, почта, и Бог знает что еще придумали ушлые фрахтователи судна. Я не роптал. Спешить было некуда. Пользуясь моментом, просто приходил в себя. Так разнервничался в последний день в Питере, что впору посетить какой-нибудь восстановительный курорт. Или зависнуть на палубе, любуясь морским закатом. Или просто полежать в каюте, уперевшись взглядом в иллюминатор.
В Риге вынуждено пришлось воспользоваться последним вариантом. Нескончаемый дождь смыл с палубы пассажиров. Всех разогнал, даже самых упорных, лишив возможности полюбоваться на многокилометровый порт на Западной Двине. За дождевой завесой скрылись даже шпили соборов. Ну и смысл мокнуть?
Узкая койка с бортиком была для меня тесновата и коротковата. Лежал, закинув руки за голову, и снова вспоминал Адель. Через злость на себя. Сказал же себе: забудь! Но стоило закрыть глаза, возникала, как живая, картинка струящегося по телу темно-синего платья. Чертовы французы! Придумали же моду так выгодно оттенять и подавать хорошую женскую фигуру (куда эффектнее, чем в будущем, следует добавить). Адель мне призналась, что купила свой наряд на самой модной улице Петербурга, на Троицкой. И обошлся он недешево. Но оно того стоило!
Раздавшийся стук в дверь вернул меня в реальность. Пленительный образ исчез, перед глазами снова был залитый водой иллюминатор.
— Войдите, не заперто! — ответил, поленившись даже повернуть голову в сторону двери.
Скрипнула дверь. Меня окликнули.
— Мистер Найнс!
Этот голос я узнал мгновенно. Попытался резко вскочить, но лишь приложился головой о койку над моей. Койка была свободной — я ее оплатил, чтобы избежать попутчика. И вот так она мне отплатила за вынужденный простой, который я наивно обозвал незапланированными каникулами.
Потирая будущее место приличной шишки, извернулся и бочком вылез в проход. Встал лицом к визитеру и сжал кулаки. Передо мной стоял Лопухин.
— Что вам угодно? — резко бросил ему в лицо, слегка наклонившись, чтобы вышло доходчивее.
— Поговорить, —
