Амеде Ашар - В огонь и в воду

— Столько разомъ! и, безъ сомнѣнія, отъ вашей могучей шпаги?

— Увы, да! другое послѣдствіе — то, что ваше имя было замѣшано въ этой исторіи.

— Мое имя! вскричала Орфиза.

— Ваше имя, лучшее доказательство — вотъ эта записка.

Гуго вынулъ изъ кармана записку, переданную ему вечеромъ въ Маломускусной улицѣ, и подалъ ее раскрытою герцогинѣ. Пробѣжавъ ее глазами, она расхохоталась.

— И вы могли подумать, что я написала подобную записку? спросила она. Вотъ наивность, очень близкая къ дерзости! взгляните, графъ де Шиври!

Герцогиня передала записку Цезарю; онъ улыбнулся.

— Меня обвиняютъ въ тщеславіи, сказалъ онъ, взглянувъ на записку; но сказать по правдѣ, еслибъ мнѣ прислали подобное нѣжное письмецо, то прежде всего, разумѣется, я бы вздохнулъ отъ сожалѣнія, что не могу этому повѣрить, но никогда бы не подумалъ, что написала его герцогиня д'Авраншъ!… Ахъ! бѣдный другъ мой! какая же странная мысль пришла вамъ въ голову!

Орфиза улыбнулась одобрительно, и эта улыбка окончательно разсердила Монтестрюка. Онъ взялъ изъ рукъ у де Шиври записку, скаталъ ее шарикомъ и спокойно бросилъ въ огонь.

— Немного чернилъ… немного золы… и ничего не останется! сказалъ онъ.

Потомъ продолжалъ шутливымъ тономъ:

— Это однакожь неблагодарно!… я бы долженъ былъ сохранить этотъ кусокъ бумаги, какая бы рука ни исписала его, хоть на память о томъ добрѣ, которое онъ принесъ мнѣ.

— Что же это такое? спросилъ Цезарь.

— Вещь очень цѣнная — благоволеніе короля.

— Да, въ самомъ дѣлѣ, вы видѣли короля! вскричала Орфиза… а я совсѣмъ ужь было объ этомъ забыла… въ Фонтенебло, кажется? по какому случаю? зачѣмъ?

— Но развѣ не въ обычаѣ, чтобы всѣ дворяне королевства представлялись его величеству?… Спросите у графа де Шиври… Кромѣ того я долженъ еще былъ просить короля о милости.

— И получили?

— Онъ сдѣлалъ больше: со вчерашняго дня, по высочайшему повелѣнію, я принадлежу въ военной свитѣ его величества.

— А! протянулъ де Шиври.

— Это только начало, прибавилъ Гуго, но я надѣюсь пойдти гораздо дальше и гораздо выше, во что бы то ни стало, per fas et nefas.

— Да куда же, позвольте узнать? спросила герцогиня, улыбнувшись при этомъ намекѣ и вперивъ въ него блестящій взоръ.

— Но вѣдь вы сами знаете… до завоеванія Золотаго Руна.

— А! такъ это дѣло рѣшеное, что вы похитите меня на кораблѣ Аргосскомъ, и даже не крикнувъ: берегись!

— Вы сами видите, что нѣтъ: вѣдь я васъ предупреждаю.

— Много милости! А еслибъ однакожь я вздумала отказать? Женщины такъ причудливы!

Гуго былъ просто въ припадкѣ хладнокровія; онъ улыбнулся, поклонился и отвѣчалъ:

— Нѣтъ, герцогиня, нѣтъ! вы согласитесь.

— Сейчасъ вы были наивны до дерзости; теперь вы смѣлы до наглости.

Орфиза встала съ явнымъ желаніемъ прекратить разговоръ. Но Гуго рѣшился идти до конца.

Онъ хладнокровно положилъ руку на эфесъ шпаги и поклонившись еще разъ Орфизѣ, глаза которой сверкали отъ гнѣва, сказалъ ей:

— Если смѣлость — дѣйствительно преступленіе, то все — таки ничто не заставитъ меня отступить… Вы — или смерть!

Лишь только онъ вышелъ, Цезарь пожалъ плечами и вскричалъ:

— Это просто сумашедшій!

Но Орфиза, подъ вліяніемъ внезапнаго, столь обычнаго у женщинъ переворота, посмотрѣла ему прямо въ лицо и сказала:

— Онъ не похожъ однакожь на прочихъ… Кого онъ возьметъ, то съумѣетъ и охранить!

Выйдя изъ отеля герцогини, Гуго пошелъ бродить безъ цѣли по улицамъ Парижа. Онъ мечталъ о воздушныхъ замкахъ, надъ которыми видалъ въ облакахъ образъ Орфизы. Онъ сладитъ наконецъ съ этой гордой герцогиней, съ которой вѣчно приходилось начинать дѣло съизнова; онъ пожертвуетъ для этого всей кровью, всей жизнью. Она увидитъ наконецъ, что онъ не шутилъ, когда принималъ ея вызовъ.

— Съ ней, говорилъ онъ себѣ, то улыбается надежда, то находитъ отчаяніе; сегодня у ней — мелькала ласковая улыбка, завтра — иронія, сарказмъ… Молодая и прекрасная, она забавляется перемѣнами, питается капризами… Но я самъ изъ упрямаго рода и покажу ей! Волей или неволей она должна сдаться и сдастся!

Гуго все шелъ да шелъ.

Настали сумерки, потомъ и шла ночь. Опомнившись, онъ ужь не зналъ и самъ, куда зашелъ. Онъ ждалъ перваго прохожаго, чтобъ спросить дорогу въ отель Колиньи, какъ вдругъ вблизи раздались крики. Онъ кинулся на шумъ и въ узкомъ переулкѣ, въ ночномъ сумракѣ, увидѣлъ брошенный у стѣны портшезъ, между тѣмъ какъ несшіе его лакеи съ трудомъ отбивались отъ цѣлой шайки мошенниковъ.

Гуго выхватилъ шпагу и бросился на грабителей. Какъ только самый отчаянный изъ нихъ упалъ отъ перваго же удара, всѣ прочіе бросились бѣжать, опасаясь, чтобъ дозоръ не вмѣшался въ дѣло, если борьба затянется далѣе. Гуго и не думалъ ихъ преслѣдовать и уже вкладывалъ шпагу въ ножны, какъ вдругъ дверца портшеза отворилась и изъ него вышла дама, закутанная въ плащъ и съ черной бархатной маской на лицѣ.

— Если она старая и дурная, сказалъ себѣ Монтестрюкъ, то пусть это доброе дѣло зачтется мнѣ, по крайней мѣрѣ, на небесахъ.

Незнакомка взглянула на него, пока онъ кланялся.

— Послушайте, что это значитъ? спросила она.

— Извините, но я самъ хотѣлъ спросить васъ объ этомъ, отвѣчалъ Гуго, успокоившись: голосъ былъ молодой и свѣжій.

— Извините и вы меня, я привыкла спрашивать, но не отвѣчать.

Дама толкнула ногой тѣло человѣка, котораго ранилъ Гуго; онъ не двинулся.

— А! вотъ какъ вы ихъ отдѣлываете! продолжала она, взглянувъ опять на своего защитника.

— Да, я ужь такъ привыкъ, отвѣчалъ Гуто тоже гордо, не желая уступить и въ этомъ незнакомкѣ; когда я бью, то всегда падаютъ.

Она осмотрѣлась кругомъ. Изъ двухъ носильщиковъ и двухъ лакеевъ, которые были при ней, одинъ былъ убитъ, двое убѣжали, четвертый стоналъ подъ стѣной, возлѣ опрокинутаго портшеза.

— Милостивый государь, продолжала дама, когда спасаютъ кого-нибудь, то тѣмъ самымъ отдаются имъ въ распоряженіе.

— Приказывайте. Что я долженъ дѣлать?

— Не угодно-ли проводить меня домой, но съ условіемъ, что вы не будете стараться увидѣть меня, ни узнавать, кто я.

— Боже сохрани! Ужь и то иногда бываетъ скучно, что надо смотрѣть на тѣхъ, кого знаешь, и знать тѣхъ, на кого смотришь.

— Какая дерзость!

— Вотъ это самое слово мнѣ сказали ужь разъ сегодня, и потому-то мнѣ не хочется говорить ни съ кѣмъ.

Незнакомка подошла къ раненому лакею и, толкнувъ его ногой въ плечо, сказала:

— Перестань стонать, и маршъ!

Бѣдняга всталъ и потащился кое-какъ къ концу переулка.

— Пріятное приключеніе, нечего сказать! проворчала незнакомка, идя за нимъ, и вотъ бы посмѣялись, еслибъ узнали, съ кѣмъ оно случилось!