10. Побег стрелка Шарпа. 11. Ярость стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл
– По-английски. Говорите по-английски, – потребовала она.
Томаш и Мария, соответственно восьми и семи лет, пусть и не выразили радости по этому случаю, все же послушно перешли с родного португальского на английский.
– «У Роберта есть обруч, – прочитал Томаш. – Обруч – красный».
– Когда придут французы? – спросила Мария.
– Французы не придут, – отрезала Сара, – потому что их остановит лорд Веллингтон. Какого цвета обруч, Мария?
– Rouge, – ответила по-французски Мария. – Если французы не придут, то зачем же мы грузим вещи на подводы?
– Мы говорим на французском по вторникам и четвергам, – напомнила Сара, – а сегодня у нас что?
– Среда, – ответил Томаш.
– Продолжай, – сказала Сара, выглядывая из окна во двор, где слуги грузили на подводы мебель.
Французы приближались, и всем было приказано покинуть Коимбру и отправиться на юг, в сторону Лиссабона. Некоторые утверждали, что разговоры о продвижении французов всего лишь слухи, и отказывались уезжать, другие уже уехали. Сара не знала, чему верить, но с удивлением обнаружила, что в глубине души радуется переменам. Третий месяц работала она гувернанткой в доме Феррейры и теперь рассчитывала, что французское вторжение даст предлог отказаться от места, согласие занять которое было ошибкой с ее стороны. Раздумывая о неясном будущем, молодая женщина опомнилась только тогда, когда захихикала Мария. Томаш прочитал, что осел синий, что было уж совершенной чушью, а мисс Сара Фрай не собиралась мириться с такими вольностями. Она призвала озорника к порядку, постучав его по макушке костяшками пальцев:
– Так какого цвета осел?
– Коричневый, – ответил Томаш.
– Коричневый, – согласилась Сара и легонько тюкнула его еще разок. – А ты какой?
– Тупой, – отозвался мальчишка и шепотом добавил: – Cadela.
Слово было ругательное, означало «дрянь», и Томаш произнес его достаточно громко, чтобы заработать наказание построже.
– Не люблю, когда ругаются, – сердито сказала Сара. – И не потерплю грубости. А если не будешь вести себя вежливо, попрошу, чтобы твой отец сам тебя наказал.
Предупреждение подействовало, дети моментально притихли, и в классе воцарилась гнетущая, унылая атмосфера. Томаш кое-как добрался до следующей страницы. Детей в португальских семьях учили английскому и французскому, полагая, что, когда они вырастут, этого будет достаточно, чтобы считаться аристократией. Сару удивляло, что они не занимаются испанским, но, когда она однажды предложила майору включить в программу и этот язык, он едва не взорвался от возмущения. Испанцы, заявил Феррейра, отродье козлов и обезьян, и его дети никогда не осквернят себя мерзкой речью дикарей. Вот почему Томаш и Мария учили только английский и французский, а их гувернанткой была двадцатидвухлетняя англичанка, голубоглазая и светловолосая, которую в настоящее время сильно беспокоило ее будущее.
Отец ее умер, когда дочери исполнилось десять, мать отошла в мир иной год спустя, и Сара росла в доме дяди, который неохотно оплачивал ее учебу, но отказал в каком-либо приданом по достижении племянницей восемнадцати лет. Не имея возможности выйти на брачный рынок, она поступила воспитательницей в семью английского дипломата, отправлявшегося в Лиссабон. Там Сара и познакомилась с женой майора Феррейры, предложившей удвоить плату, если она согласится заняться ее двумя детьми.
– Я хочу, чтобы вы вышколили их, – сказала Беатрис Феррейра.
Так Сара и оказалась в Коимбре.
Томаш и Мария читали по очереди; в гостиной тяжело тикали часы.
– «Конь ворной», – прочитала Мария.
– Вороной, – поправила девочку Сара.
– А что такое «вороной»?
– «Вороной» значит «черный».
– Тогда почему нельзя сказать, что он черный?
– Потому что он вороной. Читай дальше.
– А почему мы не уезжаем? – спросила Мария.
– Об этом вам лучше спросить у отца, – ответила Сара.
Вообще-то, она и сама бы хотела это знать. Судьба Коимбры была предопределена – город достанется французам, – но власти утверждали, что враг не найдет здесь ничего, кроме пустых зданий. Склады, кладовки, лавки – захватчики нигде не найдут ни крошки, их ожидает голод. При всем том, когда Сара выходила с детьми на прогулку, она видела в складах у пристани горы британской провизии. Некоторые богатые семьи покинули город, забрав с собой все, что можно было увезти, но майор Феррейра, похоже, решил подождать до последнего момента. Лучшую мебель, правда, приготовили к отправке, однако сделать последний шаг он не спешил. Перед тем как майор отбыл на север, в войска, Сара сама спросила, почему он не отсылает семью в Лиссабон, но Феррейра лишь посмотрел на нее, явно застигнутый вопросом врасплох, а потом сказал, что ей не о чем беспокоиться.
А она беспокоилась. И одной из причин беспокойства был сам майор Феррейра. Платил он щедро, но к высшему кругу португальского общества не принадлежал. В его роду не было аристократов, предки майора не носили звучных титулов и не владели обширными земельными угодьями. Его отец был простым учителем, получившим нежданное наследство после смерти далекого родственника, и это наследство дало майору возможность жить хорошо, с достатком, но не роскошно. Гувернантку судили не по тому, как она справляется с вверенными ее заботам детьми, а по положению семьи, в которой она работала. Майор Феррейра не имел ни привилегий аристократии, ни дара большого интеллекта, что особенно ценилось в университетском городе. А этот его брат! Матушка Сары – упокой Господь ее душу! – охарактеризовала бы его одним словом: «деревенщина». В семье Феррагус считался черной овцой, блудным сыном, сбежавшим из отчего дома и вернувшимся богатым, но не для того, чтобы успокоиться и осесть, а чтобы терроризировать город, подобно волку, поселившемуся в загоне для коз. Сара боялась Феррагуса, как, впрочем, и все, за исключением майора Феррейры. В городе на Феррагуса посматривали искоса, называли плохим, бесчестным человеком и даже преступником. Разумеется, такое отношение переносилось и на майора, а следовательно, и на гувернантку.
И все-таки уйти из семьи Сара не могла. Как уйти, если нет денег, чтобы
