Вера Космолинская - Смех баньши
Моргейза встретила меня пристальным притягивающим взглядом и ослепительной улыбкой. Я не мог не ответить ей тем же. Черные веера ресниц еле заметно дрогнули, она чуть повела рукой в небрежно отстраняющем жесте. Ощутив легкое движение воздуха, я оглянулся — Гарет исчез, безмолвно и бесшумно, как клочок сизого чада, только чуть колыхался упавший тканый полог.
— Зачем же было его отсылать? — полюбопытствовал я. — Да и посылать…
— Милый брат! — патетично воскликнула Моргейза, пропустив мой вопрос, впрочем, совершенно академический, мимо ушей, и в следующее мгновение мы уже с чувством целовались.
Вышло это как-то машинально и, надеюсь, вполне по-родственному. Исторически поцелуй в губы еще не стал прерогативой чисто сердечных отношений. И хотя химически во мне чуть не произошла революция, я успел опомниться и не пойти дальше. Хотя это и было бы почти логично. Я немного попятился из объятий названной сестры, и увидел как она посмотрела на меня искоса с непередаваемым лукавством.
— Я тоже рад встрече, — проговорил я осторожно.
Она негромко спокойно рассмеялась и отпустила меня, не до конца, потянув за руки к горке подушек и усадив на нее.
— Значит, ты действительно мой брат.
Я пожал плечами.
— По крайней мере, мне так рассказывали.
— Думаю, да, — она пробежала по моему лицу цепким взором и, хотя она не нахмурилась и никак не выразила того, что было у нее на уме, мне показалось, что в глубине глаз у нее на миг обозначилось что-то мрачное, стальное и жесткое — обманчивый призрак того взгляда, что я совершенно случайно поймал днем. Если бы не тот взгляд, понятия не имею, как повел бы себя минуту назад, может, немедленно признался бы, что по счастью, в нас нет ни капли общей крови. Но с тех пор я почему-то стал умнее.
В жаровенках что-то уютно потрескивало, в теплом воздухе переливались веселые отсветы. Лед и пламя, заключившие внутри меня некий подлый союз, не желали нейтрализовывать друг друга.
— Ты похож на своего отца, — произнесла Моргейза почти бесцветным голосом, будто безразлично промурлыкав.
— А как насчет матери? — спросил я.
Моргейза глянула в сторону, делая вид, что не услышала, и тоже поудобнее устроилась на подушках напротив. Это был уже второй мой вопрос, который она проигнорировала. Но я понял, что она неприятно задета. Кажется, я немного успокоился, когда уверился, что ушат яда, который обрушили мне на голову ее глаза, предназначался не совсем мне. Моргейза ненавидела другого — человека, укравшего у нее мать и наложившего печать скандала на ее собственную жизнь. К сожалению, ее слова о том, что я на него похож, говорили, что она видит во мне того другого. Как я бессознательно упорно видел в ней другую. Это нас определенно роднило. Но я подозревал, что не к добру.
— И если знать, то усомниться невозможно, — проговорила она меланхолично. — Где они тебя прятали?
— Они? — переспросил я из вредности.
— Те, кто тебя используют, — сказала она на этот раз напрямик. — В отличие от большинства безмозглых двуногих баранов, я не верю в судьбу или случай. Кто-то тщательно продумал каждый шаг. Твой отец потерял власть прежде, чем потерял жизнь. Он умер в одиночестве, всеми оставленный. Но глупые песни, слухи, распри, пророчества и кое-какие грязные трюки сделали свое дело, не правда ли? Нам опять потребовался Верховный король — и появился в самое время. Это не кажется слишком натянутым?
Я снова пожал плечами. Она вздохнула, потупив взор, в котором не мелькнуло ни тени раскаяния.
— Прости. Наверное и так очень досадно быть игрушкой в чужих руках.
Она сделала небольшую паузу, ожидая какой-нибудь естественной реакции на свои слова — вспышки гнева, возражений, оправданий, на худой конец просто давая время вникнуть в гнусную справедливость сказанного, как она полагала, возможно, искренне.
— Но я должна была это сказать, — она выжидающе посмотрела на меня.
— Открыть мне глаза? — промурлыкал я, сдерживая усмешку. — Потому что ты моя сестра, ты старше меня и давно уже знаешь, сколько на самом деле весит корона. Ценю твою заботу и благодарю.
— Но? — она наконец сдвинула брови.
— Но что?
— Ты не согласен.
— О, в самих по себе твоих словах много мудрого и жизненно верного…
— Но они не имеют к тебе отношения, хочешь ты сказать? Тебя выдавали за мертвеца столько лет, пока не подвернулся удобный случай. Сам-то ты знал, кто ты, все эти годы?
Мы посмотрели в глаза друг другу в упор, и по ее примеру, я оставил вопрос без ответа. Вскоре ей надоело играть в гляделки. Она слегка пожала плечами, взяла в руки серебряный кувшин с длинным изогнутым носиком и принялась разливать по кубкам чуть дымящееся подогретое вино с запахом корицы и гвоздики.
— Артур, — сказала она, протягивая мне кубок как чашу мира. Я взял его без всякой заминки, показывая, что не обижаюсь. — Последний раз, когда я видела тебя, зная кто ты, ты пил только молоко из груди кормилицы. Моя неловкость может быть прощена, если я говорю что-нибудь странное? Как бы то ни было, душа моя смятенна, в радости, но и в тревоге.
— Вне всякого сомнения, — кивнул я с небрежным пониманием, вдыхая дразнящий теплый аромат вина и специй. — Мне тоже странно говорить с сестрой, с которой я никогда не был знаком.
Она приподняла грациозной змеей изогнувшуюся бровь.
— Скажи, я вызываю у тебя какие-нибудь чувства? Добрые, или недобрые?
— Смятенные, — ответил я, дернув уголком рта в неопределенной улыбке. — Но я определенно не разочарован.
— Должно быть, ты слышал обо мне немало скверного, — сказала она утвердительно.
— Людям никогда не лень перемывать косточки тем, кто на виду, и кто выше их.
Она улыбнулась.
— С тобой будет то же самое, брат.
Я полурассеянно кивнул, но пригубил вино только вслед за ней. Вряд ли на меня мог быстро и серьезно подействовать любой здешний яд, но это было распространенной вежливостью — хозяин должен отпить первым. Бархатистое, почти горячее, к моему изумлению не слишком сладкое, чего можно было бы ожидать в этих неумеренных временах и от дамы, да посреди этой благоуханной шелковой душегубки. Стройный, приятно строгий и сдержанный вкус.
— Изумительно! — вырвалась у меня искренняя похвала.
Моргейза, кажется, чуть не расплылась в настоящей довольной улыбке, рассмеялась и покачала головой.
— По крайней мере, тут наши вкусы сходятся. — Она подвинула мне резную дощечку с кусками сладкого пирога и засахаренными фруктами.
— Но увы, — проговорила она затем. — Ты был так далеко и так долго, что стену отчуждения нам уже не преодолеть.
