Мартин Стивен - Крайняя мера
Над столом повисло молчание, которое было нарушено, только когда на стол подали два великолепных, только что испеченных пирога. Лорд Мордаунт пустился в туманные рассуждения из области теологии. Его интересовало, может ли недосказанная или скрытая правда приравниваться ко лжи. Не сводя с собеседника пристального взгляда, Кейтсби увел разговор в такие теологические дебри, что Мордаунт запутался в собственных аргументах, словно неопытный возница в поводьях.
Грэшем признал, что Кейтсби великолепно знает Библию и сыплет цитатами, словно из рога изобилия. Прикинувшись сильно опьяневшим, он решил вступить в разговор:
— Я не люблю Библию. — Как и предполагал Генри, за его словами последовал сдавленный вопль возмущения. Он говорил с сильным шотландским акцентом как пьяный человек, который на мгновение пришел в себя. — Там слишком много крови и убийств, а я потерял так много друзей, — жалобно всхлипнул он, как делают все пьяницы, уверенные, что их устами глаголет истина.
— Слишком много убийств, мистер Селкирк? Вовсе нет, — отозвался Кейтсби, даже не взглянув на собеседника. — Жизни без смерти не бывает. Сам Христос стал нашим Спасителем только после мучительной смерти.
— Но моя бедная жена, моя славная Агнес! Она была сама невинность, а умерла, даже не успев прочесть молитвы. — Грэшем надеялся, что упоминание о смерти жены не оставит Кейтсби равнодушным.
И Роберт действительно откликнулся, но только совсем не так, как предполагал Генри. Он ударил кружкой по столу с такой силой, что три деревянные тарелки упали и покатились по полу, но никто даже не пошевелился.
— Невинная?! Мы живем, потому что питаемся мясом невинных животных! Подобно агнцу в Ветхом Завете, невинных приносят в жертву во имя высшего предназначения. Их вопли по поводу собственной кончины не делают им чести. Они должны благодарить тех, кто приносит их в жертву и наполняет смыслом их жалкую смерть. Разве Иисус велел невинным покинуть стены Иерихона? А когда эти стены пали, думаете, солдаты спрашивали, кто виновен, а кто нет, когда насиловали и грабили во имя Господа? Невинность — не добродетель, а порок.
На этой ноте обед закончился. Грэшем встречал в жизни многих людей: хороших и плохих, а также тех, кого природа наделила всеми слабостями, присущими человеку, и их было большинство. Как ни странно, но истинная доброта встречалась ему чаще, чем абсолютное зло, и сегодняшняя компания не стала исключением.
Сегодня вечером Грэшем столкнулся с настоящим злом. Его всегда выдавали глаза. Зло горело в жестоком, застывшем взгляде Кейтсби, и этот шедший изнутри огонь не имел ничего общего с ударившим в голову вином, возбуждением в предвкушении любовных утех или даже жаждой битвы. Взгляд безумца оставался неподвижным и бездонным, без единой искорки, и в то же время излучал кротость и нежность. Его выдавали лишь желтые вспышки, так глубоко спрятанные в зрачках, что их было почти незаметно, поскольку все внимание собеседника приковывали гордая посадка головы и волевой подбородок. Грэшему доводилось видеть подобный свет в глазах судей и палачей. Такое зло несет человек, который не понимает, что может ошибаться, и подпитывает свою самоуверенность верой других людей, утоляя таким образом жестокий голод. Все люди с их верой служат Кейтсби топливом, которое поддерживает огонь его тщеславия. Глядя на красивую и статную фигуру Кейтсби, Грэшем вдруг на долю секунды представил Люцифера, победоносно шествующего по миру.
— Нормальные люди сдерживают свои чувства, — сказала Джейн, старательно смывая краску с тела Грэшема и пытаясь понять то, что он рассказал. Сам Генри еще не оправился от потрясения. — Убивая, калеча и насилуя, они прячут свои чувства за толстой железной дверью, которую открывают, когда дело уже сделано, и убеждают себя, что ничего подобного с ними не случилось. У этого человека, похоже, такой двери нет. Возможно, ее сорвало с петель, когда умерла жена Кейтсби?
— А может быть, ее вообще никогда не было, — зябко поежился Грэшем, хотя в комнате было тепло. — Послушай, у тебя холодные руки. Дай мне передохнуть.
— Сначала отмою места, до которых тебе не дотянуться. Сиди смирно.
— Почему я все время сомневаюсь? А тебя мучают сомнения? В чем ты сомневаешься?
Джейн никогда не видела Грэшема в таком состоянии. Он походил на простодушного любознательного ребенка. Куда подевались насмешливый цинизм и остроумие? На краткий миг Генри обнажил перед ней не только тело, но и душу, и девушка изо всех сил старалась не выдать нахлынувших на нее чувств.
— Иногда сомневаюсь. А разве есть люди, которых никогда не терзают сомнения?
— Кейтсби. Сомнения ему чужды. Он собирает страхи, горести и сомнения других людей, вытаскивает их наружу, а как ему это удается, не понимаем ни я, ни он сам. А потом Кейтсби превращает все это в нечто очень злобное и опасное, в огонь, привлекающий людей, как горящая свеча притягивает ночных бабочек. Они стремятся к огню, который их сжигает, прежде чем они успеют понять, что же происходит на самом деле. А возможно, Кейтсби превращает людей в безропотные существа, которые сами хотят, чтобы их уничтожили.
В эту ночь они занимались любовью дольше обычного, и Грэшем почувствовал, как его душа снова наполняется теплом.
Итак, ответ ясен. Роберт Кейтсби вовсе не болтун, не задумывающийся о смысле своих слов. Скорее, его можно сравнить с падшим ангелом-мстителем, вознамерившимся освободить дьявольский вихрь и обрушить его на землю.
Глава 8
На улице уже стемнело, прогуливающийся между домами порывистый зимний ветер принес с собой дождь, который поначалу покрывает шерстяные плащи ковром из мелких драгоценных бусинок, а потом незаметно просачивается внутрь.
— Прошлым вечером я увидел этого человека в совершенно ином свете, как будто раньше мы не были знакомы, — сказал Фрэнсис Трэшем, с мрачным видом сидевший за столом, которым всего несколько дней назад хотел проломить голову Генри. Время от времени он отпивал из бокала великолепное вино, предложенное Грэшемом. — Кейтсби — настоящий стервятник. Большую часть жизни я был околдован его чарами, а вчера мне удалось избавиться от этого наваждения только благодаря вашему присутствию. Наконец-то я увидел его истинное лицо. Ему наплевать на Всевышнего, ведь так? А возможно, он сам возомнил себя богом? Во всяком случае, вчера я ясно понял, что Роберта Кейтсби волнует только собственная персона.
«И в этом вы с ним очень похожи. Вот почему ты раскусил господина Кейтсби быстрее, чем все остальные», — подумал Генри. Его борода и волосы вновь приобрели естественный темный цвет, не считая нескольких прядок, которые сохранили оранжевый оттенок, когда на них падал свет.
