Хлеб печали - Станислава Радецкая
- Ну хорошо, - неохотно ответил Руди. – Тогда послушайте…
Анна слушала его внимательно и не перебивала. Она изредка поднимала бровь в самых волнительных местах рассказа и сжимала ему ладонь, и Руди было приятно, что она была совсем не похожа на других женщин, которые бы бормотали: «Какой ужас!» или изображали бы притворный обморок, чтобы доказать свою женственность. Он рассказал ей о своем давнем знакомстве с бароном фон Рингеном (умолчав, правда, о том, что ему пришлось служить ему), и о том, зачем явился в его деревню, и о суматохе, которая началась сразу по его приезду, и про пожар, и про стычку, и про рассказ Магды, и про возвращение в город, и про сегодняшний допрос. Когда он замолчал и выжидательно взглянул на любовницу, говорить Анна не торопилась. Она отрешенно глядела на свой пустой бокал, и ее рот кривился словно в горькой усмешке.
- Что вы об этом думаете? – спросил ее Руди.
- Я бы никогда не поверила такому, если б мне об этом поведал кто-то другой, не вы, - медленно ответила она. – Я не могу представить женщину, которая по собственной воле покинула круг знати, чтобы опуститься на самое дно, где нужно работать руками. Что за безнадежное будущее можно дать своим детям среди крестьян? Как золото можно сменить на дерево, а шелк на рогожу?
- Она была маркитанткой, - напомнил Руди.
- И что? Я знаю служанок, которые выходили замуж за знатных людей. От старых привычек они не избавлялись, но возвращаться назад не хотели. Может быть, вашей старухе пришлось бежать из-за ведьмовства? Тем более, она знакома с бароном фон Рингеном. Я слышала о нем, что он чернокнижник. Вы ведь знаете, что его дети погибли при странных обстоятельствах?
- Мельком, - неохотно признался Руди.
- Мне кажется, его сын покончил с собой. Я не знаю почему, - сказала Анна. – А дочь с мужем были убиты при загадочных обстоятельствах.
- У него осталась внучка, как я слышал. Но я никак не могу найти ни одного… - он осекся, неожиданно вспомнив странного мальчишку, который в ночь пожара бегал по деревне. Могла ли девчонка переодеться в мальчишескую одежду и уйти с солдатами? Почему он сразу выкинул эту встречу из головы и не подумал о том, чтобы опросить окрестные кабаки и трактиры, где наверняка заметили бы одинокого ребенка? – Хотя, вероятно, могу. Спасибо вам, любовь моя.
- Теперь вы заговорили загадками, - невесело засмеялась Анна. Она встала и повернулась к нему спиной, чтобы налить себе еще вина, но он заметил, что ее рука дрожит.
- Что такое?
- Я была так резка, когда говорила об этой бедной женщине, - неохотно отозвалась Анна, - и о детях барона… Боже мой, видит дева Мария, мне придется посетить две обедни, чтобы показать свое раскаяние! Дело в том, что порой я завидую чужим семьям. Своей у меня не было никогда и, вероятно, уже не будет…
Руди поднялся и обнял ее сзади. Слова здесь были бессильны, и на мгновение он пожалел, что не он – ее муж.
- Все еще будет хорошо, - шепнул он.
- Нет, - оборвала его Анна, уже вновь улыбаясь. – Скажите, что все будет так, как я хочу.
- Все случится так, как вы пожелаете, Анна, - и она обернулась к нему, чтобы крепко поцеловать.
- Ну хорошо, я вам верю, - торжественно ответила она, ее глаза блеснули; хорошее и игривое настроение немедленно вернулось к Анне, и Руди обрадовался, отбросив мысли о Магде, о внучке барона фон Рингена, о ведьмах и о собственных неприятностях.
Глава двадцатая. Матильда. Хороший урок
Матильда, высунув язык, черный от чернил (кляксы она слизывала), старательно выводила на бумаге буквы, но стоило ей отвлечься, как строчка виляла вверх или вниз. «Волк есть животное хищное и добывает себе пропитание, охотясь на мелких зверей». Она подчеркнула волнистой чертой слово «волк» как главного героя предложения и задумалась, что здесь есть действие, а что состояние. Учитель по грамматике был ловок на подобные задачи, и, как ни протестовала Матильда (она даже скормила несколько страниц из учительской книги с диктантами свиньям в хлеву и свалила вину на пса), как ни притворялась неспособной к учению, он всегда находил способ заставить ее заниматься, и переписывать плохие работы, и даже порол розгами за шалости. Графиня опять лишь смеялась над жалобами Матильды и говорила, что женщина должна уметь читать и писать хотя бы ради того, чтобы обмениваться записочками с любовниками. «Мне не нужны никакие любовники», - запальчиво отвечала Матильда. Она еле сдерживалась, чтобы не добавить: «особенно такие, как у вас», но не смела огорчать графиню. Иногда она мечтала о том, как графиня воссоединится с мужем, и тот восхитится умениями и способностями Матильды - силой, ловкостью и смекалкой, - и возьмет с собой на войну. Здесь, впрочем, ее мечты простирались не дальше фантазий о том, как она гарцует на собственной лошади в блестящей кирасе, алом плаще, широкополой шляпой из мягкого сукна, одно из полей которой приколото к тулье золотой пряжкой с собственным гербом (каждый раз Матильда придумывала себе новый, потому что не помнила отцовского), и белое страусовое перо, и сапоги из лучшей кожи, и собственный отряд из благородных дворян, которые врежутся с криком «Ура» в стан врагов, когда имперский маршал уже бледно хватается за свой жезл и думает о капитуляции, и они переломят ход битвы, погнав врага прочь, а затем про них сложат песни и будут распевать при дворе много-много лет.
Как же невыносимо скучно было возвращаться к учению после таких возвышенных
