Карл Май - В балканских ущельях
— Да, я знаю, что ты превзошел все науки. И яды тоже знаешь…
Я взглянул на сына Властана, который сидел бледный, с впалыми щеками.
— Да, я понимаю в ядах, знаю от них противоядия и могу вам сказать одно: этот юноша скоро поправится, если вы обратитесь к настоящему доктору, а не к шарлатану. А этого, — я указал на слугу в углу, — который все время врет, — передайте судье. Он определит ему наказание.
Мои добрые слова произвели на молодого человека благоприятное воздействие. Он сам поднялся и обнял родителей.
Ни слова не говоря, Властан взял веревку, связал слуге руки и вывел его во двор. Следом за ним, повинуясь его кивку, вышла и его жена.
Когда через час они вернулись, она волокла с собой большую корзину с продуктами, а он поставил у дверей здоровенный кувшин.
— Господин, — сказал он, — вчера ты отказался от вина моего бедного врага, который снова стал другом; я же богат, прими мои дары, которые я выкопал для тебя и твоих людей.
— Хорошо, пусть так и будет. Обещай только, что ты поделишься своим богатством со своим другом, чтобы хоть немного облегчить его тяжелый труд на карьере.
— Обещаю это с радостью. Вот тебе моя рука.
Потом мы отметили это событие. Трое моих спутников только смотрели, как хорошо идет у нас это вино, они же довольствовались одной водой. Тут Халеф шепнул мне:
— Сиди, оно такое красное и было в земле. Это не вино.
— А что же это?
— Это кровь земли. Разве можно ее пить?
— Конечно.
— Тогда позволь нам попробовать немножко, мы хотим быть такими же веселыми, как и вы.
И он попробовал — много, много раз.
Разумеется, о сне все уже забыли. Когда наутро мы были уже на дороге и долина оказалась позади, маленький хаджи сказал:
— Когда я вернусь домой к Ханне, красивейшей из красавиц, я научу ее добывать кровь земли, ибо одна капля ее исцеляет сердечную боль всего мира. Аллах велик, а Мухаммед — Пророк его.
Глава 7
УКРАДЕННЫЕ СТО ФУНТОВ
В странах, находящихся под властью султана, путешественник часто испытывает неприятное удивление, увидев, что карты, которыми он руководствуется, совершенно не соответствуют действительности. Даже самый опытный странник порой затрудняется прочесть то или иное обозначение. Например, на многих картах видна двойная линия, идущая от старого знаменитого Сере на север к Демир-Хиссе и Петровичам, а оттуда на северо-запад, через Остромджу и Истиб к Ускубу. По этой двойной линии можно понять, что здесь идет добротная широкая грунтовка или даже шоссе. Но как обстоит дело в действительности? Даже следов дорог нет. Те дороги, которыми наши немецкие крестьяне едут на поля, лучше, чем это так называемое «шоссе».
От того места, где мы въехали на эту дорогу, нужно было скакать пять часов, чтобы добраться до Остромджи, если, конечно, лошади не устали. Это место было целью нашего путешествия.
Однажды мне довелось держать в руках старый географический трактат о Турции. Он был посвящен его королевскому высочеству Карлу, князю-примасу Рейнского союза, великому герцогу Франкфурта, архиепископу Регенсбургскому и т. д., а также знатокам и друзьям наук и великодушным защитникам ученых. Когда мы ехали в Остромджу, я вспомнил, что, согласно этому труду, местечко это расположено на холме, а на вершине его стоит старый заброшенный замок. По соседству располагался знаменитый базар, а у подножия холма должны были бить горячие источники. Но кто теперь поверит «Панораме европейской Турции», увидевшей свет в 1812 году!
Из других, более свежих источников я выяснил, что в городе всего семь или восемь тысяч жителей. Главным образом турки и болгары. И выращивают они табак и хлопок. Мне было интересно, каким предстанет этот город в действительности.
К сожалению, Халефа по-прежнему мучили боли в груди. Видимо, досталось ему все-таки там, на голубятне. Правда, он не жаловался, но я тем не менее не гнал лошадей, чтобы особо не беспокоить его.
Слева от реки тянулась долина, плавно переходящая в горы Вилица, а справа простирались холмы Плачкавицкого плоскогорья. Наконец-то мы добрались до Радовы, довольно угрюмого местечка, жители которого полностью отдались выращиванию благородных сортов табака, и так называемая дорога привела нас на мост через реку. Поскольку ехали мы медленно, то лишь к вечеру достигли деревни Дабины — последней нашей остановки перед Остромджой.
Я заметил, что Халеф все время кусает губы от боли, поэтому сразу стал искать место для отдыха. Я заметил длинную, высокую, но очень ветхую стену, позади которой стояли здания. Широкие ворота вели во двор. Сверху, на перекладине ворот, я, к своему удивлению, увидел слова на турецком языке.
Надпись позабавила меня: ведь на турецких постоялых дворах это редкость, по-немецки это означало «Убежище для покоя, безопасности и удобства». Но можно ли было доверять этой надписи?
— Ну что, остановимся здесь? — спросил я Халефа.
— Как хочешь, сиди, я сделаю то, что ты прикажешь.
— Тогда заходим.
Мы въехали во двор, образованный тремя низкими зданиями и стеной. В центре располагалось то, что называют золотым запасом сельского хозяйства, то есть обыкновенная навозная куча. По ее высоте и окружности можно было предположить, что обладатель богат на этот «благородный металл», да и весь двор можно было назвать сокровищницей.
Не успели мы въехать в ворота, как наши лошади чуть ли не по колена увязли в растительных и животных остатках, а наши органы обоняния не замедлили отреагировать на ароматы.
— О царство благовоний! — воскликнул Халеф. — И это обитель удобств! Упавший да не ушибется здесь. Сиди, не хочешь попробовать?
— Ты мой друг и защитник, я сделаю то, что ты мне прикажешь…
На этом наш словесный турнир закончился, ибо целая стая злобных собак набросилась на нас с лаем. Было такое ощущение, что сейчас они съедят нас. Я дал шпоры жеребцу и направил Ри прямо в центр этой честной компании. Собаки быстро разбежались.
Мы тщетно искали здесь людей. Здания справа и слева служили для сельскохозяйственных целей. Но дом напротив был явно жилым. На нем имелись отверстия в стенах со ставнями, но отнюдь не окна. Трубы я тоже не обнаружил. Дверь была узкой и низкой, и тем не менее мы спешились возле нее.
Только теперь на пороге появилось человеческое существо. Я, правда, долго не мог понять, какого оно пола. На существе были широченные красные штаны в крапинку, в которые было заправлено некое подобие сюртука. Были ли обуты ноги, я так и не понял, но то, что они были черными, — это точно. Шея и лицо были ужасно худые и вряд ли когда-нибудь знавали мыло и воду. Голова моталась туда-сюда, как у китайского болванчика. Из-под тряпки, выполнявшей функцию платка, свисали жесткие седые космы.
