Сокровища Посейдона - Владимир Иванович Буртовой
Командир танковой роты, бывший самарский машинист паровоза Александр Соколов отдал приказ: он идет на дамбу первым, его ведомые, проскочив через Майтугу, расходятся правее и левее, используя складки местности, всем прорываться к нефтебазе и зайти во фланг немцами занятой рощи. Во время их прорыва рощу будет обрабатывать полковая артиллерия и минометы…
Они рванулись вперед следом за артзавесой. Танк старшего лейтенанта Соколова удачно миновал дамбу, окутавшуюся вмиг столбами дыма и пыли. Оказавшись на том берегу Майтуги, стреляя из пушки, он приблизился к нефтебазе, но здесь страшный удар снаряда разворотил гусеницу.
– Чагрин! – услышал Степан в наушниках спокойный голос Соколова. – Быстрее в обход! Я прикрою из пушки! Давай, Степка, дави этих гадов до последнего таракана!
В искалеченной, полуизмятой гусеницами и перепаханной снарядами роще царил кромешный ад, летели вверх комья земли, ветки деревьев, кусты и трава, по роще секли тугие пулеметные очереди, пытаясь подавить оборону немцев. Через дамбу и вплавь поднялась в атаку наша пехота.
Получив приказ, Степан бросил танк влево, успел по неглубокому суходолу проскочить мимо нефтебазы и, поднимаясь к пустым, снарядами исковерканным круглым бакам, испытывал непонятное в душе ликование, как будто во всей этой долгой уже военной судьбе у него не было иной цели, как проскочить именно через эту дамбу и эту крохотную степную речушку с камышовыми берегами…
– Держись, братва! Сейчас устроим фрицам баню! – крикнул Степан, разворачивая танк таким образом, чтобы, едва башня выйдет выше среза суходола, открыть огонь с тыла по немецким батареям.
Получилось совсем иное: как только высунулись из-за крайнего нефтебака, прямо перед собой обнаружили немецкие танки, полным ходом летевшие к дамбе, через которую прошло уже несколько рот пехоты, подтягивалась легкая артиллерия…
– Огонь по танкам! – закричал Степан башенному и по рации сообщил старшему лейтенанту Соколову: – Командир, передай в полк: фашисты контратакуют двумя танковыми батальонами!
– Степан, держись! – тут же послышался в наушниках взволнованный голос Соколова. – Я передаю координаты на КП! Пусть перенесут огонь по танкам! Держись, браток, отходить нельзя, там пехота еще не закрепилась на берегу!
– Буду держаться!
Сержант Зыков выстрелил – головной танк немцев подпрыгнул, как лыжник на крутом трамплине, развернулся, и Зыков вторым снарядом разворотил ему бок. Танкисты посыпались из машины, спасаясь от пламени.
– Огонь! – снова скомандовал Степан, а сам дал сигнал механику Семенову после выстрела рвануть танк назад. Едва только сделали «шаг» назад, стараясь укрыться за объемистым нефтебаком, Зыков выстрелил еще несколько раз по крайнему к ним танку и перебил ему гусеницу, и тут от страшного по силе удара их Т-34 качнулся и замер, словно бык, оглушенный ударом молота по голове…
– Товарищ лейтенант, горим!
Семенов надрывался в крике, но контуженый Степан еле слышал. В глазах все плыло, вперемешку с яркими искрами, его качало, как на легкой волжской зыби. Противная тошнота рванулась к горлу, захотелось свежего воздуха, но грудь заполняется едким дымом горящей краски и резины. Кто-то хватает его за ноги и тащит в черную бездну с нестерпимым удушливым смрадным воздухом. Степан рванулся из последних сил, лишь бы не рухнуть в эту преисподнюю, больно ударился головой об острый угол и… проснулся. Голова и в самом деле гудела от боли в затылке – метнулся во сне, ударился о переборку. Который раз видится ему последний бой с фашистами тогда, в сорок третьем, после знаменитой Прохоровки, а потом были плен, концлагеря, побег и травля дрессированными овчарками, снова концлагерь в западных землях Германии, изнурительная, на износ работа в шахте…
«Ну не-ет, гады ползучие, тараканы вонючие! Бил я вас тогда и теперь буду бить! За себя, за братьев Максима, Лешу, Мишу, от ваших рук принявших смерть раньше срока! Сумели удрать тогда, так и здесь найдется вам место! Попробуйте только заварить кашу против команды яхты, я вам постараюсь устроить такой Сталинград!.. – Степан стиснул зубы, напрягся, словно опасность уже подступила вплотную. – Ишь, шлиссен, шлиссен ему захотелось устроить на яхте! Я тебе покажу шлиссен! Только бы боцман Майкл с ребятами не сробели в трудную минуту, не попрятали бы голов под крылышко. Эх, черт побери! Жаль, был бы вместо немца Клауса матрос другой национальности, особенно если бы свой брат, русак!.. Клауса, без сомнения, сенатор прикормил подачкой. Надо этого оборотня устранить каким-то образом до открытой схватки. Ну, война свой план покажет! А все-таки фашисты засуетились, ведут себя вон как осторожно. Похоже, что и барыньку свою вооружили пистолетиком – сумочка у нее теперь всегда на левой руке висит и всегда полуоткрыта… Ишь, гадючка блескучая, тоже решила погреться в лучах дармового золотишка! А этот пузатый Кугель – вот уж действительно ядро! – весь денечек просидел в кресле у шпиля. И покрикивал, чтобы занимались делом, да не лезли бы к нему на бак! Ничего-о, – осторожно вздохнул Степан, – будет день, будет и случай…»
Он потрогал ушибленный затылок, повернулся на правый бок и попытался снова забыться в тревожном сне, но так и не смог. Когда засветился горизонт и заиграла боцманская дудка, он быстро оделся, поднялся на палубу и крякнул от удивления: в полном безветрии в густом тумане остров совсем не виден и угадывался лишь тем, что туман в том направлении был чуточку темнее.
Поочередно позавтракали: сначала пассажиры, потом матросы. Боцман дал команду спустить шлюпку на воду. Первым в нее сошел Карл, принял от Кугеля два акваланга, подождал, пока не спустился по веревочной лестнице отец и только после этого вставил весла в уключины. Фридрих тут же перешел на бак, величественно, как монарх на троне, уселся в кресло боком, чтобы вся палуба находилась под наблюдением. И, как вчера, рядом на раскладном кресле расположилась с неизменной белой сумочкой очаровательная, но до легкой бледности озабоченная баронесса. Она
