Альбер Бланкэ - Война амазонок
– А голос дамы?
– Клянусь честью, тут и ошибиться нельзя… Это…
– Да, да, вы правы, это она, – прервала его герцогиня Монбазон. – Уйдем в ту сторону.
Высокомерная герцогиня сняла маску и приняла участие в танцах. Ей удалось затаить в сердце страшную бурю и продемонстрировать всю прелесть своих движений и дивные формы. По окончании танцев она удалилась из толпы. Ей хотелось уединения.
Случай привел ее к глубокой амбразуре окна, откуда слышался шепот. Тут было довольно темно, так что нельзя было рассмотреть лица разговаривающих. Но велико женское любопытство, а госпожа де-Монбазон считала себя вправе всех подозревать.
Алчным взором пронзила она полутемноту и узнала худощавый стан и плечо несколько выше другого, принадлежавшие принцу Конти. Нечего было и сомневаться, что его дама – прекрасная Шарлотта де-Шеврез.
Вдруг вспомнила герцогиня де-Монбазон о своем обещании разрушить эту свадьбу. Ей показалось это так трудно, как гору сдвинуть. Могла ли она без угрызения совести погубить свою молоденькую родственницу в мнении страстно влюбленного принца Конти?
Минуту она смотрела на него с умилением. Она подумала, сколько должно быть счастья в любви, освященной общим уважением и священными узами брака, но как все женщины, увлекающиеся в бездну страстей, она обвиняла судьбу, бросившую ее на путь неправды.
Жаль ей стало влюбленного юношу, но ни воли, ни сил у нее недоставало, чтобы противиться Бофору, к которому пылала страстью. Она, такая гордая, высокомерная, решительная, она чувствовала себя бессильной против этого человека.
«Шарлотта так искусно разыгрывает роль невинной девушки, что, право, жаль помешать ее успеху», – подумала герцогиня, увлекаясь сочувственной снисходительностью к женскому вероломству.
Из темной амбразуры вышли принц Конти и Шарлотта де-Шеврез, прошли мимо герцогини де-Монбазон, не заметив ее. Они скрылись в толпе танцующих.
«А как подумаешь, – рассуждала герцогиня, – требование Бофора совершенно справедливо. Но неужели в этом человеке более силы ума и воли, чем я предполагала? Неужели он в самом деле желает, чтобы принц Кондэ был королем Франции? Теперь, когда я размышляю о прошлом, мне сдается, что мысль убить кардинала пришла мне не по его внушению, а по собственной воле. Нам не случалось даже говорить с ним об этом намерении».
Герцогиня шла вперед, опустив глаза. Вдруг она остановилась и, как бы под влиянием вдохновения, подняла голову и мысленно воскликнула: «Он сам хочет быть королем!… И я должна ему помочь!» – добавила она с энергичной решимостью.
Герцогиня де-Монбазон опять направилась к танцующим, обдумывая, какими действовать средствами. Вдруг перед ней очутился герцог де-Лонгвилль, глаза его улыбались, губы сложились сердечком, на щеках – заметный слой румян, и волосы черные, как у юноши.
– Герцогиня, вы даже не замечаете вашего преданнейшего раба? Еще шаг, и вы готовы были топтать ему ноги, как давно уже привыкли топтать его сердце? – сказал старый герцог с юношеской пылкостью.
– Вы здесь, герцог? – сказала она с притворным гневом. – А я думала, что вы остались в Гаврской крепости.
– Ах! Вы коварная женщина! Это вы все гневаетесь за то, что я в первую же минуту не бросился к вашим ногам и не у вас первой был с визитом.
– А хоть бы и так, разве мала причина?
– Совершенно справедливо, вы имеете полное право прибить меня, но прежде вы должны выслушать меня.
– Мне некогда, но если есть важное дело… Тогда говорите.
– Говорить о важных делах с первой красавицей при дворе!
– Вы не сказали бы этого при моей прекрасной неприятельнице.
– Перед моей женой? Нет, сказал бы то же даже перед королевой, которая приняла ее сторону против вас.
– Какая неблагодарность с вашей стороны.
– Правда, королева виновата в отношении вас, но умалчивая об этом, я могу поклясться, что герцогиня де-Лонгвилль ничего против вас не имеет.
– Это очень любезно с ее стороны.
– После того, что вы сделали для нас.
– А вы знаете это?
– Да, и не ваша вина, если не удалось тогда убить кардинала.
– Это она вам сказала?
– Она сама, и еще прибавила, что не понимает, какая была бы для вас выгода в смерти кардинала.
– Выгода всякого верноподданного, служащего королю и Франции.
– Старая песня! Не уверить вам в вашем бескорыстии такого закаленного политика, каков ваш покорнейший слуга.
– Поневоле женщинам приходится браться за политику, когда погибают их мужчины.
– Ого! Да вы, герцогиня, сделались глубокомысленным дипломатом, и мне остается пожалеть, что у вас с моей женой есть спорные пункты, а то вам не худо было бы соединиться. Дела пошли бы успешнее.
– Я и сама так думаю. Как только коадъютор станет первым министром, все спасено, и Мазарини навеки изгнан.
– Коадъютору не бывать министром. Принц Кондэ не сделает такой ошибки.
– Разумеется, принцу Кондэ не сделать того, что уже сделано.
– Но коадъютор еще не министр…
– Будет.
– Уж за это я поручусь, что не будет.
– Послушайте, герцог, мне остается только дивиться, неужели и принц Кондэ допускает, чтобы и его, как всех вас…
– Что же такое делают со всеми нами?
– За нос водят.
– Объяснитесь, герцогиня, объяснитесь!
– Нет, покорно благодарю! Я и без того далеко зашла.
– Что всех нас, мужчин, больше или меньше, за нос водят, на это я, пожалуй, соглашусь, но чтобы моя жена не замечала, что нас надувают, уж это извините!
– Вашу жену страсть ослепляет, что же тут удивительного, если она не видит обстоятельства с настоящей точки зрения?
– Еще раз заклинаю вас, герцогиня, если мы находимся на краю пропасти, протяните нам руку.
– Я не сомневаюсь, что принц Конти не участвует в заговоре. Он такой рыцарь в душе! Он так молод, страстен, честен. Нет! Он ни за что на свете не согласится на такую роль.
– На какую же?
– Неужели же истина не проникла сквозь стены вашей темницы в Гавре!
– Признаюсь, очень много важных событий произошло в Париже, которые, по странной небрежности наших агентов, не были доведены до нашего сведения.
– Так слушайте же: я уверена, что коадъютор будет первым министром, как только Шарлотта де-Шеврез сделается принцессой Конти.
– О! Небо, что это значит? О боги?…
– Рассудите хорошенько, герцог, и увидите, что для меня прежде всего существуют интересы короля и Франции, потому что для их пользы я не пожалела погубить молодую прелестную особу, которую случай сделал моей внучкой. Я погубила ее в мнении вашем и принца Кондэ, от которого, конечно, вы ничего не скроете.
