Богдан Сушинский - Французский поход
Она не смогла понять, как долго оставалась без сознания. Но, придя в себя, ощутила, что карета едва пробирается между какими-то рытвинами и камнями. Кони оступаются, а кучер зло ругает и их, и дорогу.
«Мы за городом», — догадалась графиня. А рядом — опять какой-то монах.
— До чего же вы дошли: связывать руки даме!
— Не даме, а убийце, — заметил сидящий рядом верзила.
— Следующим будешь ты, — бросила Диана в лицо сидящему перед ней «зловонному». — Только смерть твоя будет куда страшнее. Это я тебе обещаю.
— Лучше подумай о своей смерти, — огрызнулся «монах». — Она придет скорее, чем ты думаешь.
Вновь рванула руки. Нет, связали умело. Только сейчас графиня поняла, какую ошибку совершила, решившись отправиться к д'Оранж без Кара-Батыра, поручика Кржижевского, вообще без слуг. Случайный экипаж. Неизвестный кучер. Предвечерняя Варшава…
В столицу она прибыла только сегодня к обеду. Тайно. И это был ее первый визит. Кто мог знать о нем? Неужели иезуиты следят за каждым ее шагом? Нападать по пути в Варшаву они уже не решились. Или, может быть, не успели опомниться. Зато здесь… А вдруг это уже не те «горные» монахи? Вдруг к ней дотянулись из Парижа?
— Куда вы везете меня? Я требую объяснений.
— В одно надежное местечко. Где твои кости не найдут и через десять лет, — все еще мстил ей тот, чьим кинжалом она убила другого наемника.
— Прекрати, сержант, — проворчал «монах», сидевший рядом с ней. Этот был помоложе и вел себя смирнее, деликатнее.
— Но ведь эта же стерва убила Войтека! Она убила его!
— Глупая смерть, согласен, — рассудительно успокоил его сидящий рядом. — Но нужно довезти ее. Живой. Иначе какого черта охотились? А уж на месте поговорим, не будь я капитаном пехотного полка.
По тому, как свободно они переговариваются, графиня поняла: эти двое твердо убеждены, что отвозить ее назад, в город, не придется. Все, что с ней происходит сейчас, вместе с ней уйдет в могилу. Но так уж была устроена эта женщина: всякая опасность вызывала у нее не страх, а ненависть. Ко всему окружающему. В том числе и к самой себе, к страху за собственную жизнь.
— И все же: кто вас послал? И куда вы меня везете? — усиленно вертела кистями рук, пытаясь освободиться.
— Сейчас тебе все объяснят.
Рука сержанта вцепилась ей в грудь. Графиня попыталась увернуться, но поняв, что это не удастся, приподнялась и головой ударила в его потное, прокуренное лицо.
— А, сволочь! — заорал тот, прикрывая рукой разбитые губы. Однако ударить графиню капитан ему не позволил.
— Я же сказал: оставь ее в покое! — крикнул он, перехватывая руку сержанта. — Поговорим с ней потом! А ты угомонись! Не то я сам тебя!..
Он железной хваткой сжал плечо графини, усадил на место и несколько минут держал, ожидая, пока она успокоится.
— Кто тебя обучил этому?
— Жизнь. Такие скоты, как вы.
— Работа этого чертового татарина, — почти прорычал сержант. — Жаль, что сегодня его не оказалось вместе с ней. Но ничего, его тоже возьмут. И повесят вместе с тобой, гра-фи-ня-заго-вор-щица.
«Только бы этого не произошло! — взмолилась про себя Диана. — Только бы не схватили Кара-Батыра!».
За жизнь слуги-татарина она опасалась теперь больше, чем за свою собственную. Графиня прекрасно понимала: пока этот азиат на свободе, у нее еще есть хоть какой-то шанс уцелеть. Она еще может держать наемников в страхе перед местью. Но что будет, когда и его бросят в монастырский подвал?
Удар, которым она осадила наглеца, разбередил рану на голове. Диана ощущала, как волосы ее слипаются от крови. Боль пронизывала весь череп и расплывалась по телу, словно пронзивший ее заряд молнии.
«За жестокость платят жестокостью, — простонала она, вспоминая, как совсем недавно приказала казнить виконта де Винсента, выдававшего себя в Польше за майора де Рошаля. — За жестокость платят только жестокостью, порождая при этом новую волну жестокости».
Карета остановилась.
— Прошу, мадемуазель, прошу, — оскалился сержант, отвешивая некое подобие реверанса. Придерживая дверцу, он в то же время хотел поддержать ее за локоть связанной руки. Но Диана не позволила ему этого.
«Уж не собирается ли это ничтожество отомстить мне тем, что попытается изнасиловать? — с омерзением подумала она. И от одной этой мысли содрогнулась. — Однако следует быть готовой и к такому ходу событий. Эти ничтожества способны на все».
Пройдя через калитку у ворот, Диана осмотрелась. Обычный двухэтажный особняк, расположенный в глубине большого парка. Окна затемнены. Только на втором этаже, в одном окне, тусклый отблеск пламени горящих свечей.
— Чей это дом, капитан? — тихо спросила она, воспользовавшись тем, что сержант пошел стучать в дверь.
— Загородный дом графини… — и осекся на полуслове, вспомнив, что называть свое имя владелица строго-настрого запретила.
— Я не выдам вас, говорите, — потерлась плечом о его плечо Диана. — Говорите же, не бойтесь, — едва слышно прошептала она. — Ведь вы, кажется, старший среди них.
— Да, вроде бы старший, но только тут не армия.
— Как будто я была здесь.
— Значит, имя этой особы мне известно, — продолжала провоцировать его графиня.
— Должно быть.
— И вы назовете его.
— Какого черта?! — несмазанными дверными петлями проскрипел чей-то грубый, пропитый голос.
— Привезли.
— Кого? Ах, эту! Заводите ее сюда. Утром надо сообщить хозяйке. Она просила. Видно, желает повидаться. Напоследок.
— Это имя принадлежит графине? Я не ослышалась? — почти шепотом допытывалась Диана.
— Графине, ваша светлость.
— Какой именно?
— Этого вы не должны знать, даже уходя в мир иной.
6
Проснулся Гяур от ясного, почти физического ощущения опасности. Откуда она исходила — полковник понять не мог, однако вновь закрыть глаза уже не решился. Резко приподнявшись, князь увидел у двери какого-то человека. Лица его он так сразу рассмотреть не сумел, но, что тут же бросилось в глаза, — это огромная, гладковыбритая голова, похожая на перевернутый вверх дном потускневший медный котел.
Прежде чем что-либо сообразить, Гяур машинально схватился одной рукой за лежащий на столике у кровати пистолет, другой — за упрятанный в инкрустированные ножны кинжал, который, по привычке, положил под подушку и лишь тогда грозно спросил:
— Кто такой?!
— Оружие, князь, вам не понадобится, — утренний гость, непонятно как проникший в комнату, ступил два шага и, остановившись почти у его ног, повторил: — Оружие вам не понадобится, господин полковник. Сейчас важнее ваш ум.
