Богдан Сушинский - Французский поход
— Постараюсь быть предельно осторожным, — пообещал д'Атьен. — Жизнь научила меня этому.
— Я слышал, что после того, как ваш кузен был обвинен в заговоре против Людовик казнен, вы тоже едва не оказались в тюрьме. Очевидно, имеется в виду именно этот мрачный урок жизни?
— И этот тоже. Хотя я не догадывался, что вам известны такие подробности.
— Во всем том, что касается потомков великого инквизитора, для нас, графов де Моле, тайны не существует, — довольно зловеще объяснил ему Великий магистр. — Если я вдруг понадоблюсь вам, рыцарь д’Атьен, то в течение месяца вы сможете найти меня здесь, в замке графини. Однако никто, кроме вас, не должен знать о моем пребывании в Шварценгрюндене. И вообще о моем существовании.
— Я понимаю: тайный визит есть тайный визит.
Они остановились на вершине пологого холма и какое-то время любовались его окрестностями. Изгиб реки, зеленые долины по обе стороны возвышенности; залитая солнцем деревушка, растворяющаяся в зелени садов; виноградники на склоне возвышенности, что открывалась сразу за небольшой рощицей…
Видя все это, трудно было поверить, что в каком-нибудь лье отсюда находится мрачный замок, возведенный среди, почти неприступных скал и что все это вместе кажется владением дьявола, основанным на краю Земли.
— Ну, что ж, счастливой вам дороги, рыцарь д'Атьен, — решил попрощаться Артур де Моле. — Мне не стоит лишний раз показываться в деревушке. До поры до времени, конечно.
Однако сам д’Атьен прощаться не спешил. Сдержал гарцующего коня, оглянулся на скалы, среди которых едва просматривались две башни замка.
— Я понимаю, что вы умышленно не ответили на вопрос, заданный мною еще до того, как перед нами открылись ворота замка Шверценгрюнден. Но теперь, когда мы стали рыцарями одного ордена и настала пора прощаться…
— Вас все еще интригует, почему вдруг граф де Моле, потомок Великого магистра, обратился за помощью и дружбой именно к вам, потомку великого инквизитора? — рассмеялся граф.
— Меня это действительно интригует.
— Согласен. Ситуация в самом деле необычная. Так и быть, маркиз, признаюсь вам: к этому меня подтолкнули две идеи. Первая — показать всей Франции, что за возрождение ордена взялись: потомок Великого магистра, укреплявшего могущество ордена, и потомок великого инквизитора Франции, чьими усилиями орден был низвержен с вершины славы и доведен до гибели. Это ли не аргумент против всевозможных доводов королевы, кардинала, принца де Конде, как, впрочем, и самого папы римского, которому рано или поздно придется отменить решение своего предшественника, папы Климента V.
— Я тоже уверен, что такое соединение мыслей и усилий потомков двух смертельных врагов должно заставить Францию по-иному взглянуть на давно развеявшуюся вражду, а также решение папы, принятое под натиском французского короля и весьма неблагоприятных для них обоих обстоятельств.
— Ну, а второй мой замысел, судя по словам, которые вы, рыцарь д'Атьен, только что произнесли, уже осуществился. Если бы я создал орден без вас, то до конца дней своих вы, дети и внуки ваши, несли бы на своей совести тяжесть неправедных деяний великого инквизитора Гийома де Ногаре. Тем более что инквизиторов нынче люто ненавидит вся Европа. Протянув руку дружбы, я тем самым предоставил вам возможность искупить вину вашего предка, а значит, всего рода перед орденом тамплиеров. Правда, всего лишь в какой-то степени, но искупить.
— Благодарю вас, Великий магистр, за такую возможность, — отвесил поклон маркиз, приложив руку к груди. — И да хранит вас Господь!
Глядя, как осторожно, придерживая коня, маркиз спускается по сыпучему склону холма к пролегающей у его подножия дороге, граф де Моле презрительно ухмыльнулся.
«Пока что я не сказал вам главного, маркиз д'Атьен, — мысленно произнес он. — Заставив вас стать одним из высших сановников запрещенного ордена, подтолкнув к неповиновению папе римскому, королеве и кардиналу Мазарини, я тем самым уже отомстил Великому магистру Гийому де Ногаре и всему его роду. А придет время, — надеюсь, оно настанет довольно скоро, — и эта месть будет еще более жестокой. В чем вы неминуемо сумеете убедиться, доблестный рыцарь д'Атьен».
5
Ее схватили прямо у дома графини д'Оранж.
Вскрикнул сброшенный с передка кучер, резко открылись дверцы, и в карету втиснулись двое пропахших вином, потом и табаком мужчин. Один из них уселся рядом с Дианой, прижав ее к стенке кареты, другой, обдавая зловонным дыханием, расположился напротив, нагло упираясь коленками в ее колени.
Оказавшись в экипаже, они, не опасаясь быть узнанными, откинули с голов капюшоны. И еще Диана обратила внимание, что под их монашескими сутанами топорщилась гражданская одежда.
— Ну и кто же вы такие? — неспешно, с поразительным спокойствием, спросила графиня. — Опять монахи? — саркастически ухмыльнулась Диана, понимающе кивая головой. — И опять из Горного монастыря?
— Из какого такого, Горного? — пренебрежительно переспросил тот, что нагло протискивал колено между ее коленок.
— Значит, никакие вы не монахи. Немедленно остановите карету и выпустите меня.
— Можешь кричать, это тебе не поможет, — поднес кинжал к горлу графини «монах», сидевший напротив. По-французски он говорил отменно.
— Зачем кричать? — понемногу приходила в себя графиня, проследив, что карета разворачивается и едет в обратном направлении. — Кричать будете вы. Долго и безнадежно.
— Ну, ты! — подался к ней монах. В это время карету резко качнуло. Отклоняясь к спинке, Диана перехватила его руку, слегка вывернула кисть и с ненавистью провела острием по шее второго монаха.
Крик отчаяния застыл в его глотке кровавым ужасом. Но графине было не до эмоций. Вцепившись пятерней в лицо монаха с кинжалом, запустив коготки в его глазницы, она другой рукой изо всей силы ударила его в висок и, почти уложив на сиденье, рванула дверцу кареты.
Однако вырваться из западни, устроенной «монахами», оказалось не так-то просто. Как только Диана выскочила на мостовую, на нее сразу же набросился верзила, стоявший на задке, где обычно устраивался ее верный Кара-Батыр. На помощь ему тотчас же подоспел кучер, а затем и пришедший в себя наемник с кинжалом.
— Не убивать! — хрипло выкрикнул кто-то из них. — Не убивать! — И это было последнее, что Диана успела запомнить, прежде чем, оглушенную, ее затащили в карету «монахов».
Она не смогла понять, как долго оставалась без сознания. Но, придя в себя, ощутила, что карета едва пробирается между какими-то рытвинами и камнями. Кони оступаются, а кучер зло ругает и их, и дорогу.
