Степкина правда - Николай Константинович Чаусов
— Книгу.
— Петрографию? Как она к тебе попала? Отец с ног сбился, искал ее перед отъездом, а она вот где…
Мама взяла у меня книгу, полистала те страницы, где я читал.
— Ну и что же ты прочел? Что тебе нравится?
— Все.
— Камни? Ты чего мне морочишь голову?
— Я не морочу… Я читал…
— Хорошо. — Мама уселась против меня, и зеленые глаза ее потемнели. — Расскажи мне, что ты сейчас прочел?
Я обмер. И надо же было этой петрографии попасть мне на глаза!..
— Молчишь? Мать радуется, что он, наконец, взялся за книгу…
Я молчал, моргал и следил за маминой свободной рукой, которая вот-вот могла поймать меня за ухо. А мама стыдила меня, грозила написать обо всем отцу, отдать меня в депо к Юре и вдруг смолкла: в двери, прижав подол фартука к губам, застряла напуганная маминым криком бабушка. Милая баба Октя! Она всегда приходила ко мне на выручку, хотя и не всегда выручала…
— Оставь нас одних, мама!
— Да я что… Водички бы, Нинушка, воды нету…
Мама метнула в бабу Октю зеленые молнии, но не прогнала ее.
— Хорошо, сейчас будет вода. — И приказала мне: — А ну, марш за водой! Потом договорим…
Не помня себя от радости, я кинулся к двери, но мама поймала меня за руку.
— Ты что, в таком виде?
Я вернулся к столику, сорвал со спинки стула рубаху и, в один миг надев ее, растерялся. Да и мама поняла мою растерянность, строго спросила:
— А пояс? Где ремень?
Мысли замелькали в моей голове, как в калейдоскопе. Надо было что-то немедленно придумать, но что?.. Я завертелся волчком, будто разыскивая ремень, перевернул стул, подушку и одеяло, дважды нырнул под стол, заглянул даже на книжную полку…
— Где ремень? Сейчас же скажи: где ремень?! — не спросила — вскрикнула мама. И выставила за дверь бабу Октю.
Я молчал.
— Бог мой, что ты сделал с рубашкой? Я гладила ему… В чем у тебя ворот? Спина? Ты, что, дрался с мальчишками?.. Где ремень?!
— Утопил… Я нечаянно…
— Лгунишка! Шалопай!.. — И мамина рука поймала-таки мое ухо.
Я заорал что есть мочи, но мама оттолкнула меня от себя и неожиданно разрыдалась…
Не знаю, чем бы это все кончилось, если бы не пришел Юра.
— Мамочка, что с тобой? Что случилось?..
Юра всегда был ласковей с мамой и бабушкой, чем со мной и Леной. И даже когда спорил с ними о политике или о чем-нибудь другом, то старался не сердить их, уступал или переводил все в шутку. Вот и сейчас брат увел ее из детской и вернулся ко мне строгий, как отец.
— Как тебе не стыдно врать, Коля! Ты же брат комсомольца, вырастешь — сам будешь комсомольцем… Где ремень?
— Подарил — вот где!
— Кому?
— Другу.
— Вот как? — усмехнулся брат. — Не успел познакомиться, как уже завел друзей и раздаешь отцовские подарки? Что это у тебя за друг? Ну? Я же все равно узнаю…
— А тебе зачем? Я ведь тебя не спрашивал, когда ты дарил своему другу кинжал? Не спрашивал, правда?
— Так то боевому другу. И кинжал мне достался в бою…
— Яшке Стрижу подарил он!
Это уже выпалила Ленка. А я и не заметил, когда она появилась в комнате.
— Что за Стриж? — удивился Юра.
— Стрижов. А кличка у него — Стриж, — тараторила противная Ленка. — У него отец торгаш, лавку содержит…
— Торгаш? Вот ловко! — воскликнул Юра. — Брат комсомольца завел дружбу с нэпманским сынком! Вот порадовал, братец!
— Он сам у меня взял.
— Отнял, что ли? Как же ты позволил ему отнять? Что-то ты, брат, заврался. Говори честно!
Мне было стыдно смотреть в глаза Юре, а тем более сказать всю правду. Да еще при Ленке, которая и без того уже улыбалась. Но в разговор вмешалась баба Октя:
— Ну чего ты пристал к ребенку? Ну, подарил, эко диво! А что лавка у Стрижовых — так дитё тут ни при чем.
— Нет, при чем, бабушка!
— При чем, при чем… Иди-ка вымойся лучше, щи стынут.
А после ужина мама позвала меня в свою комнату и, прижав к себе и лаская, упрашивала:
— Пожалуйста, никогда не лги, Колечка. Ложь — это самое плохое, что может быть… И перестань дружить с сорванцами. Чему они тебя могут научить, кроме грубости и дурных словечек: «факт!», «пацаны»… Ты же культурный мальчик. Хорошо, я сама найду тебе товарищей. Ну, не будешь больше расстраивать меня?
— Не буду.
— Слава богу. А теперь иди читай. И принеси мне петрографию, мы отошлем ее папе.
Опять Яшка
Мама не забыла своего обещания и на следующее утро привела ко мне сразу двух мальчиков.
— Вот тебе товарищи, Коля. Покажи им свои игрушки, книги. Можете погулять.
И ушла, оставив нас одних в детской.
— Вова, — назвал себя тонкий, длинный.
— Федя, — буркнул толстый коротыш. И почесал в ухе.
Я вытащил из-под кровати коробку с оловянными солдатиками, разделил их поровну на три части, отыскал резиновый мяч и объяснил, как надо играть. Но толстый Федя опять почесал в ухе и недовольно сказал:
— Неинтересно в солдатики. Давайте лучше в щелчки.
— А это как? — спросил я.
— Очень просто. У тебя карты есть?
Карты, конечно, у нас были, только не у меня, а у мамы. Но мама строго запретила их брать.
— Вот карты, — пробубнил Вова и вытащил из кармана брюк грязную, очень истрепанную колоду, положил на пол.
Федя перетасовал карты, бросил каждому из нас по три штуки, — приказал мне:
— Набирай очко.
— Как? — не понял я.
— А ты не знаешь? В очко не знаешь?
— Не знаю, — признался я.
— Эх ты! Да в очко все знают!.. Вот смотри…
И Федя подробно рассказал мне, как надо играть в очко.
— А сколько переберешь — столько и щелчков, ясно? — добавил он. И опять заковырял в ухе.
Мы стали играть. Я все время перебирал очки, а Вовка с Федькой с удовольствием отщелкивали мне в лоб мои переборы.
И вдруг чей-то пронзительный свист раздался под окном. Еще. И еще раз.
— Это нас! — вскочил с полу Вовка. И выглянул в окно.
— Кто?
— Яшка. Может, случилось что… Пошли все!
«И тут Яшка! Что ему от нас надо? — невесело думал я, следуя за Вовкой и Федей. — Неужели опять драться с „обозниками“? А вдруг еще поведет к атаману, и тот будет меня крестить?..»
Во дворе уже толпились мальчишки. Стриж подождал нас, потом отвел всех к воротам
