Дорога Токайдо - Лючия Сен-Клер Робсон
— Господь Будда позаботится обо мне, — ответила Кошечка, опускаясь на колени, чтобы заглянуть Бабочке в лицо, и положила в мешочек с чаевыми маленькой служанки свой лучший нефритовый гребень. — Пожалуйста, прими этот пустяк в благодарность за все, что ты сделала для меня. Прошу тебя, окажи мне еще одну услугу — выпусти Монаха, — и Кошечка заговорщически улыбнулась.
Бабочка раздвинула стенку ровно настолько, чтобы мог пройти человек. Кошечка взяла шляпу гостя, тоже полученную им в прокате и имевшую форму широкой плоской чашки. Она надела на голову внутренний колпак из ткани и затянула бумажные завязки под подбородком. На полях шляпы было написано название лавки, где ее выдали. Шляпа тоже предназначалась для того, чтобы прятать лицо.
Кошечка подошла к выходу в стене и замерла в ожидании. Она не оглянулась назад, на комнаты, где весь прошлый год зарабатывала себе на жизнь. Почти все ее книги и роскошные наряды куртизанки остались в их с Ржанкой общей комнате в гостинице «Карп». Беглянке не пришлось долго ждать: Бабочка хорошо знала запутанный лабиринт переходов, который представлял собой заднюю половину дома терпимости. Девочка тихо прокралась к тонкой деревянной перегородке — тыльной стене комнаты Маленькой Драконши.
Драконша в это время развлекала своего гостя эротическим представлением, которое умел показывать ее маленький песик Тин-Тин. В темноте за стеной Бабочка подняла Монаха обеими руками как можно выше, отвела руки назад и изо всех сил кинула его внутрь комнаты. Уже в полете Монах был разозлен.
Тин-Тин вскинул свой похожий на перо хвост, словно боевое знамя. Захлебнувшись визгливым лаем, он взбежал вверх по туловищу своей полулежавшей хозяйки, оставляя следы когтей на ее животе и груди. Оттолкнувшись лапами от основания изящной прически, маленький храбрец прыгнул на Монаха, который падал, цепляясь за складные ширмы и разрывая бумажные стенки. Кот взвыл так, словно с него сдирали шкуру и натягивали кишки на сямисэн. Перед Тин-Тином Монах имел преимущество в весе, скорости, прыгучести и изворотливости тела.
Голый гость Маленькой Драконши, изумившись, сел на горячие угли жаровни, установленной в специальном углублении пола, и завопил от боли. Его крики, визг Драконши, треск подставок для зеркал, чашек для сакэ и ширм привлекли внимание Кувшинной Рожи. Кошечка могла проследить путь «тетушки» по тому, как ее брань становилась то громче, то тише. Кувшинная Рожа не стала пользоваться коридорами, а пошла прямо через приемные комнаты, чтобы сберечь время.
Пьяный борец весом фунтов в триста, торопясь посмотреть на происшествие, ворвался через стену в соседнюю комнату и столкнулся с танцорами, двигавшимися за «ведущим». Полы и стены заведения задрожали. Кто-то отчаянно закричал: «Землетрясение!» Со всех сторон послышались шаги и крики: изо всех помещений дома люди сбегались в комнаты Маленькой Драконши. Кошечка слышала боевые крики Монаха: они перекрывали весь этот гвалт.
«Бей его, Монах! Сблизься с противником и быстро ударь!» — подумала дочь князя, снова вспомнив «Книгу об огне». Ее кот, как любой хороший воин, в спокойное время был задумчив и медлителен, но в бою становился грозен. Если бы понадобилось, он мог бы схватиться со всеми, кто находился в доме.
Дочь князя Асано мрачно улыбнулась своим мыслям. Теперь для нее не было пути назад. Как говорилось в старой поговорке, она «уже села в лодку».
ГЛАВА 3
Целься в слабое место
Кошечка присела на большой плоский камень, который служил ступенькой для бокового входа в дом, и выбрала пару соломенных сандалий из тех, которые оставили там слуги и носильщики сундуков пришедших гостей. Грубые переплетения соломы врезались в нежную кожу. Она услышала, как внутри дома вой Тин-Тина ослаб и перешел в прерывающийся визг, явно говоривший о том, что Монах нанес удар, он сумел сблизиться с противником. В узком проходе между «Благоуханным лотосом» и «Весенним веером» Кошечка остановилась: меч ее разума на мгновение замер. Девушка вдруг поняла ощущения старого попугая — любимца Кувшинной Рожи. У этой птицы на макушке осталось одно-единственное длинное перо. Попугай выглядел так, словно его хозяйка постоянно чистила им те углы дома, куда трудно добраться веником. Он сидел в клетке неподвижно, только плоская серая голова опускалась и поворачивалась из стороны в сторону, описывая маленькие дуги, словно у змеи, готовой ужалить. Попугай занимался только тем, что пожирал рис, жадно глотал сакэ и нежно пощипывал клювом длинные мочки ушей Кувшинной Рожи. Он раздирал в кровь любой палец, который оказывался достаточно близко. Этот словно изъеденный молью попугай был настоящим тираном, пока хозяйка не извлекала его из клетки. Оказавшись на воле, тиран съеживался и дрожал от страха, пока Кувшинная Рожа не водворяла его обратно.
Кошечка дотронулась рукой до грубых, потрескавшихся от непогоды деревянных балок собственной клетки. Выбралась она из пасти дракона или идет прямо ему в зубы? Нечего думать об этом — она пока ниоткуда не выбралась: ей еще надо проскользнуть мимо перебитого носа Сороконожки.
Задворки веселого квартала были совершенно не похожи на очаровательные садики перед фасадами домов терпимости и уютные передние комнаты куртизанок. Узкий проход, в котором стояла Кошечка, был загроможден ведрами, инструментами, сломанными носилками, тачками и стеблями бамбука, отвалившимися от плетеных ободов для бочек. Кошечка загребла ногами похожую на подгоревшую мясную подливу грязь, чтобы забрызгать ею свои нежные белые лодыжки, надвинула шляпу до самых глаз и спрятала кисти рук в рукава, скрывая тонкие пальцы с маникюром. Поджав ягодицы и стараясь не покачивать бедрами, она шла теперь подчеркнуто твердой походкой пьяного человека, который старается сделать вид, будто трезв.
Кошечка незаметно замешалась в поток нетвердо стоящих на ногах мужчин, у которых не хватало денег, чтобы остаться до рассвета со своими «однодневными женами». Они шли компаниями по несколько человек, смеялись, пели и сочиняли стихи в честь «белошвеек» и платной любви. Кошечка шла в толпе гуляк, и ей казалось, она видит сон, в котором глядит на себя откуда-то сверху.
По обеим сторонам главной улицы веселого квартала с карнизов первых этажей свисали круглые бумажные фонари. По мере того, как Ёсивара пустела, сонные слуги снимали их с помощью длинных шестов и задували фитили, которые, угасая, распространяли по всей улице запах китового жира. Луна, почти полная и стоявшая у слуг над головами, казалась фонарем, до которого они никак не могли добраться.
Большинство нищих музыкантов и торговцев-разносчиков уже вышли за ворота Ёсивары и теперь пытались привлечь к себе внимание гуляк. Слуги закрывали тяжелыми деревянными ставнями открытые фасады чайных лавок и «домов выбора». Скоро они с полным безразличием на
