Рафаэль Сабатини - Маркиз де Карабас
В поисках Корматена они исходили весь город, но нигде его не нашли. Наконец они узнали, что Корматен находится в Ла Превале, замке на берегу Вилены милях в трех или четырех от города вместе с роялистскими предводителями, созванными на конференцию, которая должна открыться завтра утром.
Они переночевали в гостинице в Ренне и едва рассвело отправились в Ла Превале. Там они нашли несколько сотен шуанов, разбивших в окрестностях замка лагерь, над которым реяли белые штандарты. Республика предоставила в их распоряжение палатки и щедро принимала за свой счет. Созванные со всех концов Морбиана, с вересковых пустошей Пэнпона и Лавэна, из гущи лесов Камора и Берне, эти люди, которые со времен Ла Руэри покидали свои убежища и цитадели только для схватки с неприятелем, были ошеломлены и опьянены воздаваемыми им почестями.
В стенах пышного замка Ла Превале, некогда принимавшего самого Генриха IV[99], в течение нескольких дней собирались предводители отрядов роялистов — члены знатных семейств, многие из которых прошли боевую выучку в королевских полках или на военном флоте его величества. Здесь их принимали и потчевали члены штаба генерала Гоша и офицеры армии Шербура, не жалея затрат из общественных фондов.
Под крышей Ла Превале разместилось около четырехсот роялистов и республиканцев, пылающих самыми братскими чувствами друг к другу, над пробуждением коих немало потрудились, с одной стороны, Корматен, с другой — генерал Гош. Там же находился и сам Гош, его штаб и веселый, галантный Умберт, проявлявший неустанную заботу об удобствах своих гостей-роялистов.
В предвкушении блестящего осуществления своих миротворческих прожектов Корматен сиял от удовольствия и во все стороны расточал милостивые улыбки. Его плотную фигуру обтягивал серый мундир с высоким жестким воротником вокруг белого галстука, талию перепоясывал белый кушак, на шляпе покачивались белые перья, грудь украшала эмблема Святого Сердца, в петлицу была продета белая лента.
Созданию атмосферы светской непринужденности, царившей в замке, в немалой степени способствовало присутствие дам, хоть республиканцы и не внесли в это своей лепты, если не считать таковой виконтессу де Белланже из-за ее игриво-открытой привязанности к блистательному Гошу. Десятка два благородных дам, — жен и сестер роялистских предводителей, до той поры из соображений безопасности державшихся в тени, радовались случаю пережить нечто, отдаленно напоминающее веселые дни старого режима.
Картина, промелькнувшая перед глазами Кадудаля по пути на конференцию, в значительной степени поколебала его упорное нежелание поверить, что здесь затевается недоброе. С хмурой гримасой на круглом раскрасневшемся лице он покачивающейся походкой вошел в зал заседаний, где его сразу оглушила трескотня множества языков. Большинство собравшихся хорошо знали Кадудаля, и на него со всех сторон посыпались дружеские приветствия. Сен-Режан тоже встретил здесь немало знакомых. Кантэна никто не знал и поэтому на его появление почти не обратили внимания. Он остался стоять в стороне и внимательно наблюдал за тем, что происходит вокруг. Тем временем люди все прибывали, и вскоре в просторном и довольно обветшалом зале собралось человек сто пятьдесят.
Человек двадцать были, как и Кадудаль, из крестьян, что подтверждалось их громкой речью, грубой одеждой и не менее грубыми манерами. Остальные были благородного происхождения; осанка многих из них свидетельствовала о военном прошлом, у некоторых это проявлялось даже в одежде — мундирах в обтяжку, высоких воротниках, белых галстуках. Многие, как и Корматен, носили серые мундиры с черными нашивками, перепоясанные белым шарфом, — форма, по которой роялисты узнавали друг друга. Другие носили короткие шуанские куртки поверх зеленых или красных жилетов, некоторые — широкие бретонские штаны и кожаные гетры.
Единственной роялистской эмблемой в одежде Кантэна была белая кокарда на шляпе с конусообразной тульей, и ему казалось, что в своем коричневом рединготе, лосинах, сапогах и с туго перевязанными каштановыми волосами он слишком выделяется из основной массы собравшихся. Однако то, что рядом с ним стоит Сен-Режан, служило вполне достаточным ответом на любопытные взгляды.
Они видели, как Кадудаль старается проложить себе путь сквозь окружившую Корматена толпу и как его постоянно задерживают те, мимо кого он пробирается. Ему так и не удалось добраться до барона, когда тот решительно направился к длинному столу в конце зала. С ним шло с полдюжины офицеров его штаба; в одном из них Кантэн узнал Буарди, что подтверждало сведения о связи с пацифистами самого доблестного из роялистов.
Корматен добрался до центрального стула из тех, что стояли у стола, и резким, как пистолетный выстрел, голосом призвал к тишине. Затем жестом предложил офицерам штаба занять места справа и слева от себя. Сам он остался стоять.
Разговоры смолкли, движение по залу прекратилось, и Кантэн снова увидел рядом с собой Кадудаля.
— Господа офицеры Королевской католической армии, сегодня мы собрались на наше заключительное совещание, по завершении которого этому собрания предстоит назначить десять его участников, чтобы завтра в Ла Мабле они довели наше решение до сведения десяти представителей Конвента, прибывших для выработки совместно с нами условий примирения.
После короткой паузы он продолжал:
— Стремление к миру должно жить в сердце каждого из нас. Вот уже три года мы видим, как прекрасные земли Бретани, Нормандии, Мена и Анжу разоряет братоубийственная война. Мы видели целые селения, деревни и даже города преданными огню и мечу. Мы видели угнанный с земли скот и бесплодные поля; голод прибавился к тем ужасам, которыми надеялись склонить нас к капитуляции. Но напрасно. Нас не удалось сломить, ибо наша воля к победе непреклонна.
Неожиданный взрыв аплодисментов вместо возгласов одобрения, которых ожидал Корматен, казалось, привел его в замешательство. Тем не менее, он взял себя в руки и продолжал:
— Но если все это и не сломило нас, то опустошило, опустошает и будет опустошать нашу землю; и мы не были бы достойны звания французов, если бы спокойно смотрели на эти бедствия. Возможно, нам следует признать, что республиканцы подали нам пример, предложив перемирие, которое всем нам позволило встретиться здесь, как подобает братьям…
Кадудаль, стоявший рядом с Кантэном, почти с самого начала речи Корматена проявлял явное неудовольствие, но он не выдержал и резко прервал его:
— Мы не братья цареубийцам!
Реакция на это заявление показала, что мнения собравшихся в зале далеко не однородны. Многие зааплодировали словам, прервавшим речь Корматена, однако большинство встретило их шумным неодобрением и потребовало тишины.
