Виталий Гладкий - Приключение ваганта
Две широкие улицы, протянувшиеся с севера на юг, — Сен-Мартен и Сен-Дени, — которые шли от Сены к воротам, представлялись Андрейке двумя осями огромного воза, на котором размещался торговый Париж. Более узкие улицы, примыкавшие к ним, были населены ремесленниками и лавочниками. На весьма шумной улице Ломбардцев собрались итальянские торговцы. Они до того ловко проворачивали денежные операции, что «ломбардцами» стали называть всех ростовщиков, особенно самых ушлых. Дальше к востоку начинался рынок. Здесь торговали сукнами, шубами, мехами, драгоценными тканями. На рынке можно было найти любые принадлежности женского убора: венки, чепцы, плетеную тесьму, гребни, перчатки, зеркала, ожерелья и прочее. Кроме того, внутри улиц, прилегающих к площади, работали и другие рынки: зерновой, кожевенный и прочие, а также лавки, торговавшие гончарными изделиями, старьем и разнообразной утварью.
Пока Ивашко с утра до вечера торчал на лекциях, Андрейко бездельничал и знакомился с Парижем. Он очень быстро усвоил разговорный французский и подналег на латынь, служившую в Латинском квартале главным языком общения, благо книг в их квартире хватало, — сын Немиричей не был ограничен в средствах и покупал на книжных развалах все, что было необходимо для учебы. Ивашко на удивление легко втянулся в жизнь школяра и учился весьма прилежно. Может, потому, что на факультете искусств нерадивым студиозам устраивали показательные порки при большом стечении народа, что накладывало на беднягу клеймо позора, которое он носил до окончания университета. А уж для шляхетного гонора Немирича такое наказание было тем более унизительно.
Ивашке в какой-то мере повезло. В Сорбонне обучались и другие киевляне. Многие из них по окончании учебы возвращались домой и служили в полковых и сотенных канцеляриях, делали военную карьеру, писали книги, становились священниками, а некоторые оставались преподавать в университете. Ивашку взял под свое крыло профессор Бенедикт Сервинус, который родился в Киеве. Просматривая списки прибывших на учебу из других стран, Бенедикт Сервинус наткнулся на рутенца Немирича, чему сильно обрадовался, и сразу же предложил Ивашке свои услуги.
При поступлении в Сорбонну студенты обычно указывали, из какой они приехали страны, местности, города, к какой религиозной громаде относятся. При записи в университет прибывшие из литовских и польских земель называли себя «рутенцами», «русами» или «роксоланами». Киевляне преимущественно именовались рутенцами, а землю, откуда прибыли, французы называли Рутенией.
Факультет искусств, на котором обучался Ивашко, считался подготовительным, низшим по отношению к остальным — юриспруденции, теологии, медицины, философии. Если на этих факультетах высшей научной степенью было звание доктора, то на факультете искусств — всего лишь магистра.
На факультете искусств получали сразу и низшее, и среднее образование, изучая семь свободных искусств: сначала — грамматику, диалектику и риторику, позже — музыку, арифметику, геометрию и астрономию. Каждый школяр прикреплялся к известному преподавателю, который становился его покровителем, защищал перед администрацией факультета, представлял к испытаниям на ученую степень и даже вызволял из тюрьмы, что в буйном школярском сообществе случалось частенько. Как правило, спустя два года после начала обучения в Сорбонне школяр становился бакалавром, а еще через два — магистром. Но, чтобы достичь высокой докторской степени, получить звание профессора, следовало посвятить наукам гораздо больше лет.
Впрочем, Ивашко не задавался целью стать профессором. Он хотел получить всего лишь степень магистра, чтобы потом козырять в Киеве своей заграничной ученостью. Собственно говоря, на это его нацеливал и отец, Яков Немирич. Он утверждал, что их род произошел от новгородских бояр, а значит, просто обязан занять высокое положение в Киевском княжестве. Тем более что сестра Якова, Мария Немирич, была замужем за князем Михайлом Чарторыйским.
Киевская шляхта верила россказням Якова Немирича о его благородных предках (как не верить, если происхождение многих именитых родов Киева было весьма сомнительным), только дед Кузьма в разговорах с Андрейкой на эту тему бурчал: «Вишь-ко — новгородские бояре! Басурмане они! Выкресты. Знавал их деда. Еще тот забияка и распутник. Простым гриднем был у князя, а гонору на троих хватало…»
Профессора жили на деньги, вырученные за чтение лекций. Каждый школяр платил так называемый pastus — корм. Бенедикт Сервинус плату брал по-божески, не задирал цену за свои услуги слишком высоко, поэтому малоимущие студиозы выстраивались к нему в очередь. А значит, и доход у него был приличный.
Однако не всем преподавателям Сорбонны удавалось «кормиться» до отвала. Если к знаменитым профессорам ученики шли охотно, то менее известных просто игнорировали. Поэтому им приходилось приходить к студиозам на дом, вербовать их на лекции в тавернах и харчевнях, щедро угощая выпивкой, распускать о себе лестные слухи через торговцев, ростовщиков и даже уличных девок. Кроме того, они платили мзду более прославленным профессорам, дабы те уступали им часть своих часов.
Все это рассказывал Андрейке его хозяин-школяр. Ивашко был сама прилежность. Из-за внезапно проснувшегося шляхетного гонора он практически не имел друзей, а потому после лекций больше сидел дома и корпел над книгами. Андрейко чистил ему одежду, готовил завтраки и ужины (кормиться в тавернах Ивашко не пожелал: там было слишком много «быдла», как киевский шляхтич называл парижский люд), ходил на рынок за продуктами и покупал разные мелочи.
Спустя какое-то время по приезде в Париж Ивашко начал властно покрикивать на своего слугу. И однажды Андрейко не выдержал: «Еще раз повысишь на меня голос, получишь в рыло. Я тебе не раб, а всего лишь вольнонаемный пахолок». Это было сказано внешне спокойно и тихо, но, глядя в бешеные глаза Нечая, Немирич сильно побледнел и стушевался. С той поры он начал относиться к Андрейке с опаской и не требовал, а вежливо просил.
Праздник святой Женевьевы, покровительницы Парижа, для студиозов Латинского квартала был наиболее ярким и запоминающимся явлением в конце октября. Тем более что студенческий квартал располагался на склонах холма Святой Женевьевы. Школяры веселились с таким пылом, с такой удалью, что, воскресни святая хоть на денек, она непременно приняла бы участие в играх, танцах и прочих забавах веселого и хмельного студенческого племени, которые длились с утра и до поздней ночи.
Впрочем, не исключено, что Геновефа (так звали святую французы) не поддалась бы на бесовские соблазны юных проказников. Она обладала даром целителя и с пятнадцатилетнего возраста начала вести аскетическую жизнь. В 451 году, когда Парижу угрожали вторгнувшиеся в Европу орды Аттилы, Геновефа предсказала, что Париж будет спасен. Потерявшие надежду горожане хотели убить святую, но Аттила и в самом деле отвел свои орды от города в сторону Каталаунских полей, где был разбит. После этого слава святой возросла. Она завоевала уважение города также щедростью, безупречной нравственностью и пламенной верой. Чего никак нельзя было сказать про студиозов, съехавшихся в Сорбонну со всей Европы.
