28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов
Мгновение 12
23 апреля. Понедельник
День, когда началась холодная война
Основные ударные соединения правого фланга 1-го Украинского фронта Конева подготовились к тому, чтобы ворваться в Берлин с юга, преодолев последнюю крупную водную преграду – Тельтов-канал. «На северном берегу Тельтов-канала немцы подготовили довольно крепкую оборону – отрыли траншеи, воздвигли железобетонные доты, врыли в землю танки и самоходки… Было принято решение форсировать канал одновременно тремя корпусами Лелюшенко (армии Рыбалко) на широком фронте… Прошибить и открыть дорогу прямо в Берлин. На фронте главного участка прорыва, протяжением четыре с половиной километра, было сосредоточено около 3 тысяч орудий, минометов и самоходных установок, 650 стволов на километр фронта! Пожалуй, это единственный случай за всю мою практику на войне», – писал маршал.
4-я гвардейская танковая армия Лелюшенко разрывалась на части. Ее правофланговые подразделения, входившие в корпус генерала Белова, форсировали Тельтов-канал, впереди шла 29-я гвардейская мотострелковая дивизия, оставившая в водах канала и на его северном берегу множество своих героических бойцов.
Левый фланг армии Лелюшенко все крепче охватывал Берлин с юго-запада. Теперь ее отделяло от пробивавшихся ей навстречу войск 1-го Белорусского фронта – 47-й армии Перхоровича и 9-го корпуса танковой армии Богданова – всего 25 км. «Бои продолжались с исключительной напряженностью и ожесточением, – писал Лелюшенко. – Наш 5-й гвардейский механизированный корпус совместно со стрелковыми дивизиями 13-й армии продолжал упорное сражение на рубеже Беелитц – Трёйенбритцен, сдерживая сильнейший напор дивизий “Шарнгорст”, “Хуттен”, “Теодор Керпер” и других соединений 12-й армии Венка, стремившихся прорваться к Берлину, откуда к ним взывал о помощи Гитлер… Объединенными усилиями воинов 4-й гвардейский танковой армии, взаимодействовавших с 13-й армией Пухова, натиск врага был отражен».
А на левом фланге всего 1-го Украинского фронта, который шел прямо на запад, танкисты 4-го гвардейского танкового корпуса генерала Полубоярова, войска 34-го гвардейского корпуса генерала Бакланова и 32-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Родимцева вышли на берег Эльбы. Где-то рядом были уже и англо-американские войска.
В тот день немецкое командование с удивлением отметило для себя прекращение налетов американской авиации. Фон Типпельскирх писал, что это было «настоящей неожиданностью и большим облегчением, хотя и невозможно было тогда найти объяснения столь странному поведению противника». На самом деле причина была на поверхности: советские и американские войска сближались, и между самолетами двух стран уже – по ошибке – завязывались воздушные бои. Американцы предпочли не рисковать и не посылать самолеты к переднему краю своих войск.
Георгий Константинович Жуков был скуп на описание тех дней Берлинской операции: «23–24 апреля войска 1-го Белорусского фронта громили гитлеровцев на подступах к центру Берлина. В южной части города завязали бой части 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта».
Командующему 8-й гвардейской армией Чуйкову день запомнился больше: «Для переправы танков, артиллерии, обозов навели дополнительные понтонные мосты, и 23 апреля вся масса войск двух корпусов стремительно двинулась к Берлину. К концу дня соединения армии овладели пригородами Берлина и вели бои западнее реки Даме. Сопротивление противника на этом участке было сломлено.
В городском бою противник часто появляется там, где его не ожидаешь. В тылу наших войск он оставлял специальные группы диверсантов, которые, притаившись в подвалах, пропускали мимо себя передовые наступающие части и даже резервы, а затем нападали на наших воинов. Это делалось для того, чтобы посеять панику в тылу и тем самым сковать или затормозить действия передовых частей. Для борьбы с такими группами создавались команды охраны тылов».
В Германию входили всерьез и надолго. В тот день Военный совет 1-го Белорусского фронта издал приказ: «Вся власть управления на территории Германии, занятой Красной Армией, осуществляется военным командованием через военных комендантов городов. Исполнительная власть создается из местных жителей: в городах – бургомистры и старосты, которые несут ответственность перед военным командованием за выполнение населением всех приказов и распоряжений».
Советские бойцы уже чувствовали себя хозяевами в поверженном Берлине, что сопровождалось и неизбежными эксцессами. Их отголоски в записках Серова: «Рано утром 23 апреля опять выехал в город. Продвигаясь вперед, мы попали под обстрел, я даже не понял, нашей артиллерии или немецких самолетов, гул которых слышался, и заскочил во двор большого дома. К нам подошла немка лет 45, раскрасневшаяся, со слезами на глазах, и начала что-то говорить. Я сказал переводчице из штаба армии (которую взяли с собой у Берзарина), чтобы перевела. Переводчица, девушка лет 22, покраснела и сказала:
– Жалуется на наших солдат».
Генерал-фельдмаршал Кейтель хорошо запомнил и подробно описал незадолго до казни в Нюрнберге свою встречу с фюрером в тот день (не исключаю, что описанное могло относиться к предыдущему дню, в воспоминаниях Кейтеля – и не только его – с хронологией не все чисто): «23 апреля мы снова в привычное время явились для доклада. Я сразу почувствовал, что настроение Гитлера изменилось, словно нависли свинцовые облака. Лицо его стало изжелта-серым и совершенно застывшим. Он был крайне нервозен, мысли его временами блуждали где-то далеко, и он дважды выходил в расположенное рядом личное помещение…
Теперь бои шли не только в восточных предместьях Берлина; русские после разгрома 9-й армии южнее столицы уже достигли района Ютербога… Но давление противника стало заметно и в северных пригородах Берлина, хотя по обе стороны Эберсвальде Восточный фронт под командованием генерал-полковника Хайнрици еще держался.
Йодль сократил свой доклад насколько можно. Группа армий “Запад” уже была оттеснена из Западной Германии до самого сердца Тюрингии… а на севере – к Эльбе и в район южнее Гамбурга.
После доклада об обстановке я попросил фюрера о беседе в присутствии Йодля… Как это часто бывало, Гитлер не дал мне произнести и двух слов. Он сказал примерно следующее:
– Знаю заранее, что вы хотите сказать: сейчас должно быть принято окончательное решение! Это решение я уже принял: из Берлина я не уйду; я буду защищать город до последнего…
Я возразил:
– Это безумие! В такой ситуации я должен потребовать вашего вылета сегодня же ночью в Берхтесгаден, чтобы обеспечить руководство рейхом и вермахтом; в Берлине, если связь будет оборвана, что может произойти с минуты на минуту, сделать это невозможно.
Фюрер заявил:
– Ничто не мешает вам немедленно вылететь в Берхтесгаден. Я даже приказываю вам сделать это! Но сам я останусь в Берлине! Час назад я по радио сообщил об этом немецкому народу и столице рейха. Отступить от этого я не могу…
Фюрер вызвал к себе Бормана и повторил всем нам троим приказ: в ту же ночь вылетать в
