Беглая княжна Мышецкая - Владимир Иванович Буртовой
Стрельцы за благо сочли умолкнуть при начальнике. Пожилой, с озабоченным лицом командир из наемных немцев подошел к княжне Лукерье, в знак приветствия кивнул головой и с сильным акцентом, налегая на букву «о», попросил:
– Господин полковник хотеть просить вас смотреть битый вор… Рука тут, – и сотник указательным пальцем ткнул себя в левое плечо, – битый крепко, кровь ходить сильно… Нада вязать рана.
Княжна Лукерья тут же решила не упускать случая оказаться рядом с Данилой и, будет возможность, порасспрашивать о Михасе и о побратимах Ромашке да Ибрагимке. Она охотно отозвалась на приглашение полковника помочь раненому стрельцу.
– Дуняша, подай мою корзиночку с травами и чистыми тряпицами для перевязки, – попросила она свою верную спутницу, а когда нетерпеливый сотник отошел уже шагов на двадцать, шепнула ей: – Сиди! Тебе нельзя – увидит Данила, себя выдаст, подумает, что и ты ярыжками ухвачена и взята под караул! Я сама все сделаю! – Большого труда стоило Дуняше не увязаться за княжной Лукерьей, чтобы хоть издали обменяться взглядами с нареченным женихом, но ослушаться княжну она не посмела. Прикусив губы, Дуняша тихонько всхлипнула.
– Хорошо, княжна Луша… Я подожду вас… Скажите ему, что я молюсь Господу, чтоб он спас ему жизнь… Кабы я могла ему чем помочь…
– Не терзай себе душу, подружка, – пытаясь хоть как-то утешить Дуняшу, ласково ответила княжна Лукерья. – Я поговорю с Данилушкой, скажу, что ты любишь и горюешь о нем, ежели тот полковник оставит меня одну с ним хотя бы на минутку. Терпи и молчи. Да не проговорись с возницей Алешкой о Даниле, Бог весть, почему именно его послал с нами князь Милославский, а не кого-нибудь из дворовых слуг. Не из ярыжек ли тот хваткий молодец?
– Хорошо, княжна Луша, буду ждать тебя и молиться, пока сама не воротишься и не расскажешь, каков мой Данилушка.
Взяв легкую плетеную корзинку с лечебными травами, княжна Лукерья быстро догнала сотника и через две-три минуты была на поляне близ дороги – здесь полковник Бухвостов решил сделать привал, распорядившись убрать с дороги негаданно возникшую преграду из шести мощных поваленных деревьев.
– Ах, бесовские воры! Ежели и далее так дело будет идти, то и в неделю до реки Урень не доберемся! А в обед нарочный примчал, весть привез, что князь Юрий Никитич стоит войском у Тагаева городка, меня поторапливает, – такими тревожными словами встретил полковник княжну Лукерью, широкими шагами меряя землю с примятой травой у своего роскошного возка. – Княжна Лукерья, довелось слышать от князя Ивана Богдановича, что мастерица вы раны лечить. Посмотри этого разбойника – надобно мне его живым довести до князя Борятинского, пусть спрос снимет о месте и силе воровского скопища. Теперь вот лежит бревно бревном, слова из него не вытащить! От потери крови может и вовсе уйти от пытки о своих воровских сотоварищах.
Княжна посмотрела вправо от возка, куда плетью указал полковник Бухвостов: на траве у ствола корявой березы лежал с закрытыми глазами раненый Данила. В подступающих сумерках, в тени леса, он и вовсе казался серо-зеленым от боли и потери крови. На усах и короткой бородке – след крови, должно, когда крутили ему руки, крепкий стрелец отчаянно бился – не только нос разбит, но и на левой скуле изрядный кровоподтек от удара чем-то твердым.
– Прикажите, полковник Василий, развязать стрельца и снять кафтан и рубаху, – попросила княжна Лукерья и добавила: – Надо нагреть немного воды промыть рану. Прикинется к нему огневица[25] – в три дня помрет.
– Делайте, что княжна попросит, – распорядился полковник, поморщился брезгливо, словно ему самому предстояло снимать с пленника кровью испачканный кафтан и белую холщовую рубаху, поспешно отошел к завалу досматривать за тем, как стрельцы топорами обрубали толстые ветки, чтобы потом голые стволы было легче убрать с дороги для проезда обоза.
Двое молодых безусых еще стрельцов, не без сострадания к такому же молодому Даниле, развязали на запястьях узлы, бережно сняли с застонавшего Данилы кафтан и рубаху – плечо, рука по локоть и левая часть груди залиты кровью: рана от колотого удара саблей была широкая.
– Постарался наш сотник, – тихо и не по-мужски жалостливо выговорил веснушчатый полнощекий стрелец со скорбными голубыми глазами, – стрелец и без того был ухвачен по рукам и ногам, так он его еще и саблей прободал!
– Нешто дело – саблей колоть безоружного, – подала свой голос княжна Лукерья, чтобы разговорить стрельцов и узнать о случившемся как можно подробнее.
– Наш сотник – бывалый малый: топор на ногу обувал, топорищем подпоясывался! Пока разинцы бились с нами, он за толстым деревом укрывался, только покрикивал: «Хватай вороф! Бей вороф!» – видно было, что стрельцы не очень-то уважают своего командира.
– Этому немцу не жалко русского человека, за серебро служит! Наша земля родимая им чужая мачеха, – отозвался напарник с огненно-рыжими волосами под высокой стрелецкой шапкой. – Тихо, браток, не ворошись. Теперь тебя мягкие бабьи руки будут трогать, – и тут же осекся: голубоглазый стрелец ткнул его кулаком в бок и назидательно поправил, словно винясь перед княжной: – Не бабьи, дуралей рыжеголовый, а сказано тебе – княжна!
Стрелец смутился, досадливо крякнул и поспешил к костру за теплой водой. Княжна Лукерья бережно обмыла рану, вытерла кровь на лице Данилы, потом, по возможности, стерла кровь на теле. Чтобы остановить кровотечение, сделала повязку с толченой листвой кровавника. Данила то открывал глаза и с удивлением смотрел ей в лицо, словно силился узнать, кто же хлопочет над ним, то снова впадал в беспамятство и тяжело дышал полуоткрытым ртом, изредка делая попытки что-то сказать распухшими, разбитыми до рваных ран губами. Княжна Лукерья каждый раз ласково останавливала Данилу, прикрывала ладонью губы, прикладывая ко лбу смоченную тряпицу: боялась, как бы в бреду стрелец не проговорил чего-нибудь важного о своем войске.
– Лежи, голубчик, лежи и не шевелись, чтобы быстрее унялась кровь. А говорить будешь опосля, как в силушку войдешь! Ты у нас молодец! Жить будешь долго, мы у тебя еще на свадьбе с твоей невестушкой Дуняшей, или как там ее звать, плясать не один день будем!
При упоминании имени Дуняши Данила словно бы на малое время очнулся, посмотрел в лицо княжны Лукерьи, тихо, на выдохе произнес: «Дуняша… не ты…» – и снова впал в забытье, княжна Лукерья улыбнулась и – к своим помощникам с просьбой:
– Подстелите ему кафтан, а шапку под голову. Земля уже остывает ночью, не притянула
