Альбер Бланкэ - Война амазонок

– Ваше высочество! – закричал фельдшер, подзывая принца Кондэ, – я не знаю, что делать, кровь не идет!

– Из другой руки пустите, – сказал доктор Баги, приближаясь в сопровождении губернатора.

Фельдшер осторожно оправлял рукав на одной руке и расстегивал рубашку на другой. Губернатор с напряженным вниманием следил за всеми этими действиями, как вдруг внутри цитадели раздался барабанный бой.

– Это что? – воскликнул губернатор, насторожившись.

Все заговорщики слушали грохот барабана с таким же тревожным чувством. Но вот отпало всякое сомнение: раздались два ружейных выстрела.

В то же мгновение принц Конти вскочил как ужаленный и, схватив одеяло, так стремительно накинул его на голову губернатора, что тот от неожиданности и испуга поскользнулся, упал и, увлекая за собой принца, ругался хуже язычника.

Многочисленный отряд появился внизу вала, выходя с улицы, ведущей к пристани. Солдаты, расставленные вдоль террасы, отдали честь принцу Кондэ, который, задержавшись у края террасы, оперся на пушку.

В это время барабан внутри цитадели забил поход, принц Кондэ повернулся, чтобы сойти с лестницы, и вдруг остановился неподвижно, как вкопанный.

По лестнице поднимался человек с сияющим лицом, он почтительно преклонил голову перед принцем.

– Господин кардинал! – воскликнул принц.

– Кардинал! – пронеслось эхом в его семействе.

– Точно так, ваше высочество, – отвечал Мазарини, ступая на верхнюю ступеньку, – и вы видите во мне счастливейшего человека во всем христианском мире, потому что я явился сюда от имени короля отворить ворота цитадели победителю при Линце и Рокроа.

– Вы, кардинал?

– Это удивляет ваше высочество, и я вполне понимаю ваше чувство, но для устранения всякого сомнения я привез с собой господина, которого считаю самым приятным для вас человеком.

Принц Кондэ, устремлявший все внимание на Мазарини, только тут увидел стоявшего позади кардинала маршала Граммона, которому тотчас протянул руку, уклоняясь от более радушного привета своему врагу.

– Любезный Граммон, так вам хотелось быть в числе первых, чтобы возвестить мне добрую весть?

– Точно так, ваше высочество. И я ручаюсь вам, что монсеньор воодушевлен самыми приятными чувствами к вам.

– В таком случае зачем было запирать меня в крепость?

– Если ваше высочество благоволите выслушать, – с живостью начал было Мазарини…

– К чему объяснения? – прервал его принц Кондэ. – Это не приведет к добру, а только увеличит взаимное раздражение… Признаться, я начинал уже привыкать к этой тюрьме, тут гораздо лучше, чем в Венсенне, и в доказательство тому я попрошу вас, господин кардинал, отужинать со мной.

– Как отужинать?

– Ну да, мы отужинаем здесь и поедем в Париж сегодня же вечером или завтра поутру.

– Но, ваше высочество, до ужина добрых пять часов, – сказал Мазарини, все еще не догадываясь, в чем дело.

– Вот именно так, а между тем подоспеет приехать курьер, которого ее величество, вероятно, отправила с указом об освобождении.

– Но я и приехал курьером.

– Вы, господин кардинал?

– Точно так. И чтобы довершить сходство, я проскакал на курьерских от Понтоаза – так мне хотелось освободить скорее ваше высочество.

– Где же королевское приказание?

– Ваше высочество, – сказал Мазарини, покраснев, – я первый министр, и по-настоящему моего слова достаточно…

– Прошу прощения, но первые министры сидят в Париже и никак не скачут на курьерских.

– Барон де-Бар, пожалуйте сюда, – сказал Мазарини, обращаясь к губернатору, которого Конти давно уже выпутал из одеяла и поставил на ноги, – вот письмо на ваше имя от королевы-правительницы.

Губернатор принял с благоговением королевское письмо и распечатал его.

– Прочтите вслух, – сказал кардинал.

Барон повиновался и, повернувшись к принцу Кондэ, прочел следующее:

«Господин де-Бар, посылаю вам повеление в точности исполнить все, что вам прикажет кардинал Мазарини относительно освобождения моих братьев, принца Кондэ, принца Конти, и герцога де-Лонгвилля, отданных вам на охранение, не останавливаясь никаким другим приказанием, какое бы вы могли прежде или после получить от короля, моего сына, и от меня, противным этому. Молю Бога, да сохранит он вас своей милостью.

Анна».

Подпись была та самая, которую королева перед отъездом кардинала сделала на чистом листе бумаги.

– Бесподобно, – сказал принц Кондэ, рассмеявшись, – вы позволите мне, господин кардинал, предложить вам скачку как отличному наезднику – вероятно, мы вместе едем в Париж?

– Разве вашему высочеству угодно ехать в Париж? – спросил Мазарини с удивлением.

– А разве в кармане вашего высокопреосвященства лежит еще указ от королевы, адресованный на мое имя?

– Нет.

– Так за чем же дело стало? Разопьем бутылку лучшего вина из погреба барона де-Бара и в путь!

С этими словами принц протянул руку кардиналу, который не мог отказаться от чести, предложенной ему с такой вежливостью. Принц Конти и де-Лонгвилль последовали за ними. Герцогиня отстала от них с фельдшером.

– Так вот оно что: курьер, ускакавший от меня, был кардинал, – сказал фельдшер, то есть Ле-Мофф.

– Кардинал рассчитывал, что мы едем по дороге в изгнание. Борьба опять начнется, и Кондэ понимает это, – сказала герцогиня.

Воспользовавшись временем, когда Мазарини был занят принцами, герцогиня поспешила к пристани, где ожидала найти Бофора во главе полка Лонгвилля, но как она ни расспрашивала, никто его не видел, герцог исчез.

«Он все знает, все угадал и хочет первым поспеть в Париж, – подумала она. – Этот человек никогда не будет орудием! Он руководитель, и его любит Париж!»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Пучок соломы

ГЛАВА I

Деспотизм любви

Принц Кондэ вступил в столицу под восторженное ликование народа и радостные крики. Вечером, когда всюду загорелись потешные огни, принц совершенно убедил себя, что народ обожает его, что отныне все фрондеры в его руках.

Он ошибался: иллюминация и фейерверки торжествовали прежде всего отъезд Мазарини. Увидев не только Бофора, Гастона, коадъютора, парламент, но еще и принцев, которые не выказывали ему ни малейшей благодарности, напротив, открыто противостояли ему, кардинал Мазарини счел благоразумным покориться обстоятельствам. Он добровольно удалился в страну изгнания, куда желал прежде отправить принца Кондэ, и поселился в Брюле, маленьком городке на северной границе Германии.