Александр Кердан - Невольники чести
И вдруг чуткий медвежий нюх уловил другой знакомый запах — запах свежей крови. Так пахнет подранок. Такая добыча показалась медведю предпочтительней горелого мяса. Он опустился на четыре лапы и двинулся в ту сторону, куда недавно ушел раненый камчадал.
3В петропавловском кабаке этим вечером было оживленно. От горящего, несмотря на душный вечер, очага и от десятка раскуренных моряками трубок шел синий дым. Рекой лились разбавленное ключевой водой дешевое вино и с одной кружки опрокидывающая неопытного выпивоху «казенка». В тесном для такого количества народа помещении перемешались запахи жареной оленины и запеченного лосося, крепкого табака, винных паров, мужского пота и душистой воды, коей пользуются господа. Раздавались то тут, то там взрывы хохота, перебранка, речи на французском и отборные российские ругательства. В этом шуме и гвалте никому и дела не было до двух таких же, как все вокруг, хмельных посетителей, стоящих у стойки с кружками в руках. Тому же, кто обратил бы на них внимание, вполне могло бы показаться, что это два старинных приятеля, забредших на огонек, хотя до нынешнего вечера эти двое ни разу не встречались.
Один — гладковыбритый мужчина средних лет с неестественной улыбкой и пронзительным взглядом, одетый, как дворянин, но вряд ли принадлежавший к этому сословию. Второй — более молодой, с обликом, в котором чувствовалась настоящая порода, не искаженная даже чертами завсегдатая питейных заведений.
Старший доверительно произнес:
— Да, перевелись на Руси по-настоящему усердные слуги, преданные роду и племени своего господина до конца дней… Всяк норовит обмануть, обокрасть! Продажные людишки… А все эти французы, с их вольтерами, робеспьерами… Просвещение, братство…
— Adandon — вот истинная причина бед, — на языке этих самых «робеспьеров» согласился с улыбчивым собеседником молодой человек. — Суть в том, что господа перестали верить в свою власть, а слуги — в подчиненность…
— Абсолютно с вами согласен, милостивый государь. Взять хотя бы наши кабаки да трактиры… Ведь сама возможность для низкого человека очутиться здесь за соседним столом с человеком чести порождает распущенность, вседозволенность… Вы посмотрите: какой сброд вокруг!
— Увы, у каждого удовольствия есть своя неприятная сторона… За возможность забыться в этом диком краю приходится платить тем, что закрываешь глаза на подобное соседство… Тем паче после второй кружки все эти рожи не кажутся такими отвратительными… Сказать по совести, меня куда более задевает отсутствие здесь карточного стола и подходящих партнеров…
— Ну, это, сударь, не проблема. Было бы желание… Что касается меня, так я с превеликим удовольствием составлю вам партию… Однако, чур, не пасовать, ставки будут высоки!
— Извольте.
По кивку гладковыбритого кабатчик освободил стол в углу заведения, вышвырнув за шиворот пьяного матроса. Смахнул рукавом рубахи остатки пищи. Затеплил спермацетовую свечу — редкую роскошь для здешних мест — в потемневшем шандале и, неумело кланяясь, пригласил господ к отведенному для них месту.
Те расположились за столом. Улыбчивый достал из кожаной сумки колоду карт. Поначалу вокруг игравших собралось несколько зевак, пытаясь уследить за ставками и прикупами. Но по мере того, как удача, благоволя то одному, то другому игроку, неоднократно передвинула с угла на угол стола пачку ассигнаций, а ендова была опорожнена несколько раз, круг зрителей распался. Одни предпочли зрелищу чужих побед и поражений общение с бутылкой, другие просто устали следить за выкрутасами чужих удач.
Когда же далеко за полночь кабатчик, ворча под нос, заменил вдругорядь оплывшую свечу и в заведении не осталось никого, кроме упомянутых игроков да двух мертвецки пьяных мужиков, заснувших на заплеванном полу, стало очевидно, что везет нынче все-таки больше молодому.
Проиграв почти сразу своему сопернику три тысячи рублей, он понемногу стал отыгрываться и к этому моменту не только вернул свои деньги, но и записал улыбчивому игроку еще двенадцать тысяч долгу.
Тот, к видимому удовольствию молодого человека, не выходил из игры, а невозмутимо продолжал проигрывать, точно задавшись целью испытать судьбу до конца. Ассигнации в его кожаной сумке вскоре закончились, но игра продолжалась под честное слово. Когда же на счету проигравшего оказалась сумма в двадцать тысяч, молодой игрок призвал партнера к расчету.
— Я не заплачу, — продолжая пьяно улыбаться, неожиданно трезвым голосом сказал тот.
— Это почему? Ежели у вас нет наличности, пожалуйте расписку…
— Нет-с, я не заплачу из принципа…
— Не понимаю…
— Вы все время передергивали, милостивый государь!
Тут молодой человек задумался, очевидно решая, как поступить: оскорбление было недвусмысленным. Потом усмехнулся:
— Да, черт вас подери, я передергиваю! Но очень не люблю, когда мне об этом говорят… Я выиграл двадцать тысяч, и ежели вы тотчас не пошлете полового за пером и чернилами и не дадите мне вексель, я размозжу вам голову этим шандалом! — Подтверждая свои намерения, молодой игрок протянул руку к подсвечнику, но взять его не успел, остановленный не столько насмешливым взглядом своего визави, сколько холодом двух стволов, упершихся ему в затылок.
— Что сие значит? — уже другим тоном спросил он.
— Ах, сударь, вы же давеча пытались убедить меня, что на счастье играют одни дураки… Так вот, я себя к их числу не причисляю. А посему привык исправлять ошибки фортуны, — улыбка на губах старшего игрока стала еще шире. — Разве ваш батюшка не наказывал вам никогда не садиться за игру с незнакомцами?.. Ну-ну, давайте без глупостей, — заметив нервное движение соперника, жестко произнес он. — Сила не на вашей стороне. А я вовсе не заинтересован в том, чтобы с вами случилось что-то неприятное…
В оценке ситуации улыбчивый был, пожалуй, прав. Чуть скосив глаза налево и направо, молодой человек увидел двух ражих питухов, недавно казавшихся мертвецки пьяными, а сейчас вставших у стола с длинными кавалерийскими пистолетами. Заросшие лица мужиков не сулили ничего доброго, а черные зрачки пистолетов напрочь отбивали охоту выяснять отношения при помощи шандала. И все же молодой игрок, будучи, несомненно, человеком не робкого десятка, повел себя так, словно ничего не случилось.
— Неужели вся эта карусель лишь затем, чтобы отнять мои три тысячи? Ну, еще часы и шпагу? Так ведь чтобы скрыть сие преступление, вам потребуется заплатить куда больше! Какой же вам расчет меня убивать?
— Вы абсолютно правы, милостивый государь… Да-с, убивать вас мне нет никакого резона. Напротив, сия игра — не более чем повод познакомиться с вами поближе и поговорить накоротке…
