Роберт Харрис - Очищение
— Здесь у нас находится пять заговорщиков, которых мы, наконец, вывели на чистую воду, и теперь им некуда спрятаться от народа. Ты можешь сказать, есть ли еще заговорщики?
— Да, есть.
— И их зовут…
— Аутроний Пает, Севий Сулла, Кассий Лонгин, Марк Лека, Луций Бестий.
Все немедленно стали оглядываться, пытаясь понять, находятся ли эти люди в зале; все они отсутствовали.
— Это известный список, — сказал Цицерон. — Сенат согласен, что эти люди тоже должны быть арестованы?
— Да! — раздалось в ответ.
Цицерон опять повернулся к Волтурку:
— А есть ли другие?
Волтурк заколебался и нервно оглядел присутствующих. Затем он тихо сказал:
— Гай Юлий Цезарь и Марк Лициний Красс.
Зал наполнился свистом удивления. И Цезарь, и Красс гневно затрясли головами.
— Но у тебя нет реальных доказательств их участия?
— Нет, консул. Все это только слухи.
— Тогда вычеркни их имена из списка, — приказал мне Цицерон. — Граждане, мы будем действовать только на основании имеющихся улик. — Ему пришлось повысить голос, чтобы его услышали. — Улик, а не слухов!
Прошло какое-то время, прежде чем он смог продолжить. Цезарь и Красс продолжали отрицательно трясти головами и жестами доказывали соседям свою невиновность. Время от времени они поглядывали на Цицерона, но по выражениям их лиц трудно было что-нибудь понять. Даже в солнечные дни в храме царил полумрак. Сейчас зимний день быстро сходил на нет, и становилось трудно различать лица даже тех, кто сидел рядом.
— У меня предложение! — кричал Цицерон, хлопая в ладоши, чтобы восстановить порядок. — У меня есть предложение, граждане! — Наконец шум начал затихать. — Совершенно очевидно, что мы не сможем решить судьбу этих людей сегодня. Поэтому они должны оставаться под охраной до завтра, пока мы не решим, что с ними делать. Если все они будут содержаться в одном месте, то мы рискуем, что сообщники попытаются их отбить. Поэтому я предлагаю следующее: пленников надо разделить, и каждый должен быть передан под опеку члена Сената в ранге не ниже претора. У кого-то есть возражения?.. Очень хорошо, — сказал Цицерон, когда в зале повисла тишина. — Кто выступит добровольцем? — Таковых не нашлось. — Ну, давайте же, граждане. Ведь никакой опасности нет. Каждый пленник находится под охраной. Квинт Корнифий, — сказал он, наконец, указывая пальцем на бывшего претора с незапятнанной репутацией. — Ты согласишься присмотреть за Цетегом?
Корнифий осмотрелся, затем встал и с неохотой ответил:
— Если ты этого хочешь, консул.
— Спинт, возьмешь Суру?
Тот встал.
— Хорошо, консул.
— Теренций, приютишь Кепария?
— Если это воля Сената, — ответил Теренций мрачным голосом.
Цицерон вертел головой, высматривая возможных надсмотрщиков, как вдруг его взгляд упал на Красса.
— Как ты думаешь, Красс, — спросил он, как будто это только что пришло ему в голову, — есть ли лучший способ доказать свою невиновность — не мне, мне доказательства не нужны, — но тому меньшинству, которое все еще сомневается, чем взять под опеку Капитона? И в этой же связи, Цезарь — наш новоизбранный претор, — сможешь ты найти место для Статилия в доме верховного жреца?
И Красс, и Цезарь смотрели на него с открытыми ртами. Но что им оставалось делать, как не кивнуть в знак согласия? Они попали в ловушку. Отказ равнялся признанию вины — так же, как и побег пленника.
— Тогда мы обо всем договорились, — объявил Цицерон. — Заседание объявляется закрытым до завтрашнего утра.
— Минуточку, консул! — раздался резкий голос, и с хорошо слышным скрипом старых суставов поднялся Катулл. — Граждане! Прежде чем мы разойдемся по домам, чтобы за ночь обдумать, как мы будем голосовать завтра, я считаю, что мы должны отметить одного из нас, за его постоянство в политике, за которое его постоянно критиковали, и который, как показали нынешние события, был постоянно прав. Поэтому я предлагаю следующее: в качестве признания того факта, что Марк Туллий Цицерон спас Рим от пожара, его жителей — от резни, а Италию — от гражданской войны, Сенат объявляет три дня благодарения в его честь, в каждом храме и всем бессмертным богам, которые наградили нас таким консулом в это тяжелое время.
Я онемел. Цицерон был совершенно ошеломлен. Впервые в истории Республики публичные благодарения были предложены не в честь полководца, а в честь гражданского чиновника. Голосования не потребовалось. Весь Сенат встал в едином порыве. Только один человек остался сидеть неподвижно — это был Цезарь.
XI
А теперь я перехожу к самой важной части своего рассказа, к тому самому стержню, вокруг которого жизнь Цицерона и многих связанных с ним людей будет вращаться до самого конца. И этим стержнем является решение о том, как поступить с пленниками.
Цицерон покинул здание, а в его ушах все еще звучали аплодисменты. Сенаторы стали выходить вслед за ним, а он немедленно прошел через Форум к рострам, чтобы рассказать о происшедшем народу. Сотни жителей все еще стояли на морозном вечернем воздухе, надеясь узнать, что же все-таки происходит. Среди них я заметил семьи и друзей обвиненных. Я обратил внимание на то, как Марк Антоний переходит от группы к группе, пытаясь организовать поддержку для своего отчима Суры.
Та речь, которую Цицерон опубликовал позже, сильно отличается от первоначальной, которую он произнес, — я еще расскажу, почему так случилось. Ни в малейшей степени не превознося свои собственные заслуги, хозяин сделал очень нейтральный доклад, практически такой же, как незадолго до этого сделал Сенату. Он рассказал жителям о планах заговорщиков поджечь город и перебить чиновников, о желании заговорщиков вступить в сговор с галлами и о стычке на Мулвианском мосту. Потом консул описал, как открывались письма и как реагировали обвиняемые. Жители слушали все это в молчании, которое можно было назвать и восхищенным, и угрюмым, в зависимости от того, как человек хотел его интерпретировать. Только когда Цицерон сообщил о том, что Сенат объявляет трехдневный национальный праздник, чтобы отметить его достижения, люди наконец зааплодировали. Цицерон вытер пот с лица, улыбнулся и помахал всем рукой, хотя, думаю, он понимал, что аплодируют скорее празднику, чем ему.
— То, что эту статую устанавливали как раз в тот момент, когда по моему приказу пленников вели через Форум в храм Конкордии, говорит о том, что мне помог Юпитер Всемогущий! Если бы я сказал, что сорвал их планы в одиночку, я бы слишком много взял на себя. Их планы сорвал Юпитер, всемогущий Юпитер, который не допустил уничтожения Капитолия, всех нас и нашего города, — закончил консул, указав на статую Юпитера, которую приказал установить еще утром.
