Роберт Харрис - Очищение
— Благодаря лояльности наших союзников, посланников галльских племен, которые были потрясены тем, что им было предложено, я уже имел информацию о том, что некоторые из жителей собираются совершить акт государственной измены, и подготовился к этому…
Когда консул закончил свой доклад, который включал информацию о планах поджечь город в нескольких местах и вырезать многих сенаторов и других известных горожан, раздался коллективный вздох, похожий на стон.
— Теперь возникает вопрос, граждане, что мы будем делать с этими преступниками? Предлагаю для начала изучить улики против обвиняемых и выслушать, что они нам скажут. Приведите свидетелей!
Сначала появились четыре галла. Они с удивлением осматривали ряды сенаторов в белых тогах, которые составляли такой контраст с их собственной одеждой. Затем ввели Тита Волтурка, который дрожал так сильно, что еле мог идти по проходу. Когда они расположились на своих местах, Цицерон крикнул Флакку, стоявшему около входа:
— Введи первого из пленников!
— Кого ты хочешь допросить первым? — выкрикнул Флакк в ответ.
— Того, кто первый попадет под руку, — серьезно ответил Цицерон.
Этим первым оказался Цетег, которого двое конвоиров привели из помещения, где находились все пленники, в зал, где ожидали Цицерон и сенаторы. Увидев себя в компании своих коллег, молодой сенатор слегка приободрился. Он почти спокойно прошел по проходу, и когда консул показал на письма, спросив, которое из них его, он небрежно взял свое письмо.
— Думаю, что вот это мое.
— Дай его мне.
— Если ты настаиваешь, — сказал Цетег, протягивая письмо. — Хочу сказать, что меня всегда учили, что чтение чужих писем является верхом бескультурья.
Цицерон пропустил это мимо ушей, открыл письмо и громко зачитал его: «От Гая Корнелия Цетега Катугнатусу, вождю аллоброгов — привет! Этим письмом я даю тебе слово, что я и мои компаньоны выполним все обещания, которые были даны твоим представителям, и если твое племя поднимется на борьбу со своими поработителями в Риме, никогда у тебя не будет более верных союзников».
Услышав это, присутствующие сенаторы издали возгласы негодования. Цицерон поднял руку.
— Это написано твоей рукой? — спросил он Цетега.
Цетег заколебался, а затем тихо сказал:
— Да.
— Что ж, молодой человек, очевидно, что у нас были разные учителя. Мне всегда говорили, что верхом бескультурья является не чтение чужих писем, а сговор с иностранной державой об измене собственной Родине! А теперь… — продолжил Цицерон, сверившись со своими записями, — этим утром у тебя в доме был найден арсенал из ста мечей и такого же количества боевых ножей. Что ты можешь сказать в свою защиту?
— Я коллекционирую оружие… — начал Цетег.
Видимо, он хотел ответить поостроумнее, но если это так, то шутка оказалась глупой и не смешной. Остальные его слова были заглушены возмущенными криками протеста, раздававшимися отовсюду.
— Мы уже достаточно послушали тебя, — сказал Цицерон. — Ты сам признался в своей вине. Уведите его и приведите следующего.
Цетега увели — теперь он выглядел уже не так беспечно. За ним появился Статилий. Повторилось все то же самое: он определил свою печать, письмо было открыто и прочитано (текст его мало отличался от текста Цетега), он подтвердил, что сам написал письмо; однако, когда его попросили объясниться, он сказал, что письмо было шуткой.
— Шуткой? — с удивлением повторил Цицерон. — Приглашение иностранного племени для уничтожения римских жителей — мужчин, женщин и детей — это шутка?
Статилий повесил голову.
Затем пришла очередь Капитона, с тем же результатом, а затем появился растрепанный Кепарий. Он был единственным, кто попытался покинуть город на рассвете, но его схватили на дороге в Апулию с письмами к заговорщикам. Его признание было самым подобострастным. Наконец остался только Лентул Сура, и наступил очень драматичный момент, так как вы должны помнить, что Сура был не только городским претором, а значит, третьим по значению чиновником в стране, но и бывшим консулом. Ему было пятьдесят с лишним лет, он прекрасно выглядел и был очень высокого происхождения. Войдя, он оглядел молящим взором своих коллег, с которыми заседал в высшем совете Республики почти четверть века, но все избегали его взгляда. Нехотя он определил последние два письма как свои, так как на них была его печать. То, которое предназначалось галлам, ничем не отличалось от уже зачитанных. Второе письмо было написано Катилине. Цицерон открыл его.
«От подателя сего письма ты узнаешь, кто я. Будь мужчиной. Помни о том, в каком непростом положении ты находишься. Обдумай, что тебе надо сделать в первую очередь, и ищи помощь, где только сможешь, — даже у нижайших из низких».
Консул протянул письмо Суре и спросил:
— Это твой почерк?
— Да, — ответил тот с большим достоинством. — Но я не вижу в этом ничего криминального.
— А эта фраза «нижайшие из низких», что она означает?
— Имеются в виду бедные люди — пастухи, фермеры-арендаторы и им подобные.
— Не странно ли так называемому «чемпиону бедняков» говорить о них с такой надменностью? — Цицерон повернулся к Волтурку. — Ты должен был доставить это письмо в штаб Катилины, правильно?
Волтурк опустил глаза.
— Да.
— Ты можешь точно сказать, что Сура хотел сказать этой фразой «нижайшие из низких»? Он тебе этого не говорил?
— Да, он сказал мне, консул. Он имеет в виду, что Катилина должен инициировать восстание рабов.
Рев гнева, последовавший за этим откровением, ощущался почти физически. Поддержать восстание рабов, после того ужасающего хаоса, который устроил Спартак со своими соратниками, было еще хуже, чем договариваться с галлами. «В отставку! В отставку! В отставку!» — кричали сенаторы городскому претору. Несколько из них подбежали к несчастному и стали сдирать с него пурпурную тогу. Он упал на пол и на короткое время исчез под телами сенаторов и охраны. Из кучи тел вылетали большие куски его тоги, и очень скоро он остался только в нижнем белье. Из носа у него текла кровь, а его волосы, обычно напомаженные и расчесанные, стояли торчком. Цицерон приказал, чтобы принесли свежую тунику, и когда ее, наконец, нашли, он сам спустился с постамента и помог Суре одеться.
После того как был восстановлен относительный порядок, Цицерон поставил на голосование вопрос об отставке Суры. Сенат единогласно провозгласил «ДА!», что было очень важно, так как в этом случае Сура лишался своего иммунитета. Его увели, и по дороге он все время утирал нос. Консул же продолжил допрос Волтурка:
