Вера Хенриксен - Королевское зерцало

— Я хочу знать это точно, а там решу, что делать.

— С чего же ты начнешь?

— Если конунг не был святым, уберу его раку из алтаря церкви святого Климента, — сказал Олав. — Я не собираюсь и дальше морочить людей.

— Зря я тебе все рассказала…

Он посмотрел на нее долгим взглядом.

— Я думал о тебе лучше, никогда не поверил бы, что ты можешь так сказать.

Эллисив спохватилась.

— Впрочем, я рассказала бы тебе все без утайки, даже если бы знала, чем это обернется, — нашлась она.

— Спасибо! — Олав улыбнулся.

Эллисив долго раздумывала над его словами, ей хотелось как-то ему помочь.

Неудивительно, что он все это принимает так близко к сердцу. Его назвали в честь Олава Святого, Олав Святой — его дядя по отцу, и Олав всегда верил в его особое покровительство. И если теперь Олав сын Харальда станет правителем Норвегии, то лишь потому, что он наследник святого конунга.

Олаву молись, чтоб тебе он дал власть в своей стране. Он угоден Богу, —

сказал скальд Торарин Славослов через несколько лет после смерти святого.

Все считали Олава Святого вечным небесным конунгом Норвегии. И всякий, кто правил в Норвегии после него, как бы получал страну в лен от святого конунга.

Магнус правил, в значительной степени опираясь на святость своего отца. Харальд тоже приложил усилия, чтобы поддержать веру в святость Олава. Имея брата святого, он получал предпочтительное право на власть в стране — отблеск святости как будто ложился и на него.

Теперь в Нидарос приходили пилигримы из разных стран.

Даже если бы Олав и объявил, что святость его дяди — обман, его просто сочли бы безумным. В конце концов, он бы сам стал мучеником во имя своей честности.

Неужели все ее рассказы о Харальде, о себе и о жизни на Сэле нужны были только для того, чтобы ему передалось ее неуемное правдолюбие?

— Ты почему такая грустная? — спросил у Эллисив Транд священник. Это было уже после дня Филиппа и Иакова, Эллисив принесла ему готовую работу. — Тебе не хочется возвращаться в Норвегию? Оно и понятно, ведь там живет Тора, мать конунга.

— С Торой я как-нибудь полажу, — ответила Эллисив. — Меня тревожит другое.

— Ты хочешь рассказать мне об этом?

— Да, может, ты мне что-нибудь посоветуешь. Но сначала дай слово, что сохранишь все в тайне.

— Даю слово.

И она поведала Транду о том, как конунг Харальд открыл раку Олива Святого, и о том, как юный Олав принял эту историю.

— А конунг Харальд рассказывал об этом кому-нибудь, кроме тебя? — спросил Транд.

— Вряд ли. Да ведь и ключ от раки он бросил в море.

— Я думаю, епископ Бьярнвард, который был епископом в дружине конунга Магнуса, мог бы нам что-нибудь объяснить. Но Олав сам должен решить, хочет ли он рассказывать это епископу.

— Ты вдруг заговорил как сущий церковник. Я не ожидала, что ты захочешь впутывать в это дело епископов.

Он промолчал.

— А что тот водопад, к которому тебя влекло течением? — спросил он наконец. — Добралась ты до него?

Эллисив удивилась, что он увел разговор в сторону, но не стала возражать.

— Рассказ мой закончен. Но до водопада я еще не добралась, — сказала она. — Меня по-прежнему несет по реке, и я слышу вдалеке его шум. Я преодолела уже не одну стремнину. Но моя тоска по Харальду не ослабела от воспоминаний.

— Блажен Харальд сын Сигурда — есть кому тосковать о нем.

Эллисив уже давно не слышала, чтобы Транд священник говорил так горько и так сурово, она с удивлением подняла на него глаза.

Он отвел взгляд.

Она хотела уйти, но он остановил ее:

— Подожди!

Эллисив обернулась.

— Я про Олава Святого…— сказал он. — Я мог бы помочь Олаву, кое-что ему рассказав. Только не знаю, сделаю ли я это.

Епископ Бьярнвард приехал на Борг, когда птицы высиживали птенцов среди скал и с громкими криками кружили над островом.

С ним был Петр, один из священников, сопровождавших Эллисив из Гардарики. Он рассказал, что епископ Авраамий скончался уже давно, а отец Стефан — всего два года назад.

На следующий день по прибытии епископа Олав долго беседовал с ним наедине. Судя по всему, они остались довольны друг другом.

Эллисив как будто заново узнала Петра, она была вынуждена признаться, что мало знала его прежде.

Петр был монахом в одном из киевских монастырей, он прославился своей набожностью. Эта-то слава и принесла ему несчастье; когда Эллисив собиралась ехать с Харальдом в Норвегию, Ярослав вытребовал Петра из монастыря, велел рукоположить его в священники и отправил с дочерью за море. А из Норвегии Харальд сослал Петра в Исландию.

Ему уже перевалило за шестьдесят, это был невысокий, иссохший человек с необычайно живыми глазами.

Одет он был немногим лучше, чем преподобный Феодосий, которого Эллисив знала в юности. Но было в нем что-то притягательное, отчего дети и собаки без раздумья сбегались к нему. Он и к Эллисив являлся в сопровождении этой свиты. Если ей хотелось поговорить с ним наедине, приходилось запирать дверь на засов — детям мгновенно становилось известно, где находится Петр.

Петр благоговейно склонился перед ее иконами. Харальд не разрешил русским священникам взять свои иконы в Исландию. А когда Эллисив разложила перед ним священные книги, писаные по-славянски, он умилился до слез и одновременно засмеялся от радости.

Петр на все отзывался душою и вместе с тем как будто отсутствовал. Он жил одною жизнью со всеми, и в то же время она словно не касалась его. Петра, как отшельника, отгораживала от жизни невидимая стена.

Эллисив испытывала потребность рассказать ему о своих горестях и тревогах, может быть, даже исповедаться. Но она этого не сделала, Какое-то грозное предчувствие, похожее на нарастающий гул водопада, удерживало ее.

— Я собираюсь поговорить с епископом Бьярнвардом о раке Олава Святого, — сказал однажды Олав. — Ты должна присутствовать при этом разговоре и рассказать все, что тебе известно. Священники Транд и Петр тоже пусть придут.

Эллисив уже рассказала ему о своей беседе с Трандом.

— А зачем тебе Петр? — удивилась она.

— Он мне нравится. И может, он скажет что-нибудь важное, ведь он православный священник.

— При чем тут это?

— Не знаю. Но, по твоим словам, у него склад мыслей иной, чем у других.

Эллисив поразило, что Олав заговорил как правитель, однако изменить это было уже невозможно.

— Как знать, захочет ли Транд прийти, — усомнилась Эллисив. — Он ведь из тех людей, которые делают только то, что им по душе.

— Я это понял. Но, думаю, он придет, потому что он мой друг. Они стояли рядом на уступе скалы, круто обрывавшемся в море.