Вера Хенриксен - Королевское зерцало

— Может быть, и так.

И Эллисив продолжала рассказывать.

Чего только я не узнала за эти годы, когда Харальд часто бывал на Сэле.

Он рассказывал о своих грабительских набегах на Данию и страну вендов. Каждое лето он ходил в походы, но не для того, чтобы завоевать новые земли.

— Я больше получу с Дании, грабя прибрежные селения, чем заставляя ее бондов платить мне, — говорил он. — А кроме того, моя дружина должна упражняться в ратном ремесле.

Он рассказывал также, что построил для себя новые усадьбы в торговом посаде Нидароса и в Осло, а еще в каждом посаде он поставил по церкви.

— Наверное, во имя Пресвятой Девы Марии? — спросила я.

— Конечно. А во имя кого же еще? Кроме того, я дал стране нового святого.

— Кого же ты на этот раз лишил жизни?

— Никого. Эта смерть не на моей совести.

И он рассказал о Халльварде сыне Вебьёрна, который был убит, когда пытался спасти женщину от преследователей, и его причислили к лику святых.

— Он был сыном моей тетки, — сказал Харальд. — Как видишь, в моем роду на одного святого стало больше.

— Видно, он не случайно удостоился этой чести, — заметила я.

— Нет, не случайно. К тому же он уроженец Вика, а там давно нужен был свой святой.

— А как тебе удалось уладить это со своими епископами?

Харальд бросил на меня укоризненный взгляд.

— Халльвард — святой, в этом нет сомнений. Уж очень он был набожный с самого детства. К тому же его убили до нашего приезда в Норвегию, так что я к этому вовсе непричастен. Правда, его труп, который убийцы бросили в реку с жерновом на шее, всплыл на поверхность уже при мне.

— Всплыл? С жерновом?

— Да.

— Трудно поверить.

Харальд сказал, что уже начал получать неплохой доход от церкви святого Халльварда. Но он сомневался, чтобы этот доход стал когда-нибудь таким же большим, как от раки Олава Святого. Тут было чему удивиться.

— Я привыкла, что конунги приносят дары церквам и святым, а не наоборот, — сказала я, — Что говорят на это твои епископы?

— У моих епископов хватает ума помалкивать. Но Адальберту, архиепископу Гамбургскому и Бременскому, это не нравится. Он прислал своих людей в Норвегию с требованием, чтобы я вернул все дары, принесенные святым. Кроме того, я должен признать господство Адальберта. Я посмеялся над ними и посоветовал уехать подобру-поздорову. Сказал, что я сам себе архиепископ.

— Ты никогда не думаешь о спасении души?

— Во всяком случае, спасение моей души зависит не от архиепископа Гамбургского и Бременского, — ответил он. — Эти епископы на Западе преувеличивают свое могущество, и больше всех Адальберт. Если захочу, я могу пригласить епископов из Царьграда.

Про торговый посад Осло он сказал, что построил его в противовес Нидаросу. А не то Нидарос может стать слишком сильным.

Я услыхала много рассказов и о жизни при дворе конунга Харальда. Он явно подражал иноземным правителям: установил придворные ритуалы, держал шутов, подобно им и судил, и миловал. Забавы Харальда бывали иногда очень жестокими. И еще его всегда окружало много исландских скальдов, слагавших в его честь песни.

Некоторые из этих песней, лучшие, по его мнению, он мне исполнил. А в искусстве скальдов Харальд знал толк. Вряд ли кто-нибудь из окружавших его скальдов мог с ним сравниться.

Где бы ни появлялся Харальд — в том числе и на Сэле, — он приносил с собой оживление и смех. Но, к моему удивлению, он не приносил с собой на Сэлу тревогу и беспокойство — его посещения не смущали мою душу.

Когда Харальд был рядом, во мне просыпалось желание, но я давно привыкла жить и с этим желанием, и с тоской по Харальду. Они подступали и тогда, когда он был далеко, их могла пробудить случайная мысль, слово.

Но с годами пришли и другие чувства — дружба и новая, неведомая прежде нежность. И с ними — покой.

Я считала, что знаю Харальда. Мне были известны все его недостатки, он уже ничем не мог разочаровать меня. Однако теперь я узнала и собственные недостатки. Я была рада, что Бог завещал нам прощать, а не судить друг друга. Я восприняла как дар, что могу прощать Харальду, принимать его таким, каков он есть.

Я не питала надежд, что наши отношения когда-нибудь переменятся. Мне казалось, что для этого он слишком упрям. Да и я тоже не могла уступить ему.

К тому же я не была уверена, что хочу перемен. После первых тяжелых лет мне было хорошо на Сэле.

Однажды я сказала Харальду, что люблю его, и он время от времени напоминал мне об этом, особенно если я осуждала его поступки.

— Я не верю тебе, — сказал он как-то. — Ты часто упрекаешь меня за то, что я предал разных людей. Я дал тебе столько поводов для неприязни ко мне. Как же ты можешь любить меня?

И тогда я решила объяснить ему, что было в моей душе раньше и что теперь. Не знаю, какая сила заставила меня — видно, все то же мое неуемное правдолюбие; однажды оно заставило меня обвинить Харальда в убийстве Магнуса.

Я рассказала ему все о своей жизни на Сэле в первый год и о людях, которые помогали мне. Я призналась, что тосковала по нему и тоскую до сих пор. Сказала, что знаю его со всеми его пороками: вероломством, мелочностью, мстительностью. Но за минувшие годы я поняла, что и сама небезупречна. Мне надо бороться с собственным несовершенством, и я не вправе быть ему судьей. Как могла, я объяснила ему, что люблю его, несмотря ни на что, люблю как мужчину, супруга и человека.

Но при этом я сказала, что мне понравилось жить на Сэле и я желала бы здесь остаться, он ошибется, если подумает, что я прошу его забрать меня с собой.

Просто мне хотелось раз и навсегда ответить на все его вопросы.

Харальд выслушал меня молча. Я ждала насмешек, язвительных замечаний, но их не последовало.

Он только сказал очень тихо:

— Елизавета, мне кажется, тебе пришло время вернуться домой. Я отошлю Тору.

— Ты смеешься надо мной!

— Нет, не смеюсь, — серьезно сказал он.

— Даже если и так, едва ли я гожусь в королевы при твоем пышном дворе. — И я показала ему свои натруженные руки.

Мне вдруг стало страшно.

— Оставь меня здесь, Харальд! — взмолилась я. — Я дорого заплатила за свой душевный покой. Ты говоришь, что хочешь вернуть меня домой. Но теперь мой дом — Сэла.

Некоторое время он молча смотрел на меня.

— А когда-то ты говорила, что твой дом там, где я. И в горе, и в радости. Помнишь?

Я кивнула:

— Мы тогда только приехали в Норвегию, у нас не было дома, и мы кочевали по всей стране..

— Я всегда помнил твои слова. А ты о них не забыла? — Я уже давным-давно не видела у Харальда таких глаз — они излучали тепло.

Он взял меня за руку, и во мне вспыхнуло желание — словно огонь коснулся хвороста.