Владимир Буртовой - Щит земли русской
— Береги себя в поле, — напутствовал Горислав Могуту. — Коль на тебе княжье повеление, так донеси его до места, думая о тех, кто теперь в твоей руке, а потому и не рискуй излишне!
— И мне моя голова пока не лишняя, — отшутился Могута и легко вскочил в седло. Бурнастый всхрапнул, почувствовав на себе нового хозяина, но Могута ласково похлопал его по теплой шее, успокоил.
— Да хранит вас бог неба Христос, коль ему все видно с этого неба, — и Горислав в спину перекрестил отъезжающих всадников.
Курган гуннов оказался почти на краю леса, который широко раскинулся по берегам Днепра и его притока — Роси. Далее простиралась бескрайняя, серебристо-серая ковыльная степь с редкими по речушкам и оврагам зелеными островками невысоких деревьев и кустов. Отпустив родненских воев, Могута въехал на курган осмотреться. Далеко справа стоял настороженный предвечерний лес с возможной погоней из засады, впереди — степь, где в любом суходоле или за зеленым островком его так же могла поджидать роковая черная стрела.
— Пошел, поше-ел! — прикрикнул Могута, ткнул бурнастого пятками в бока, пригнулся к его пышной гриве, и конь резво сорвался в стремительный бег.
«Застоялся конь в Родне без ратного дела! — с радостью отметил Могута, подставляя лицо ветру, который от конской головы наискось бил ему навстречу. — Держись, друже-конь, не споткнись, а мне надобно остерегаться этих встречных зарослей, подальше от них, подальше», — сам себе советовал Могута, зорко поглядывая в подозрительные места, где мог затаиться враг.
Метелки серебристого ковыля бились о колени всадника, конь вскидывал голову и мчался, не сбавляя бега, словно и его сердце ликовало от ощущения воли, от свежего встречного ветра, от этого беспредельного, волнами ходящего ковыля, который приятно хлестал о могучую грудь рыже-бурого скакуна…
Печенеги вынеслись из золотисто-зеленой под закатным солнцем рощи в двух поприщах правее Могуты, и он еще раз похвалил себя за то, что гнал коня не прямо, а обходил подобные места на расстоянии не менее двух-трех перестрелов.
— Ах вы, тати степные! — выругался Могута, мельком оглянувшись на преследователей. Постепенно разгоняя коней, они кучно мчались за ним, видимые над ковылем только конскими головами и спинами наездников, которые, как и Могута, приникли к гривам своих лошадей.
«Долго ли они будут гнать меня, словно затравленного волка? — сам себя спросил Могута, зорко поглядывая вперед. — Ежели вскоре не покажутся вежи торков, могут настичь, у них кони свежее моего, мы с ним уже не менее пяти поприщ проскакали!»
Вторая застава печенегов выехала слева, из гущи кустов по склону оврага, когда до задних конников оставалось еще приличное расстояние. Самый резвый из них опередил троих товарищей шагов на двести, выставил хвостатое копье и мчался на Могуту, стараясь успеть загородить ему дорогу.
«Глупец безусый! — без злости ругнул печенега бывалый Могута. — Нешто можно щенку гнаться за матерым волком!» — Не разгибаясь, он достал из-за спины лук — подарок Янка перед самым расставанием в ирпеньской пойме, а тому этот лук подарил Власич, провожая белгородского посланца из Киева к себе в родной город. «Ты в лесу без лука пропадешь, — сказал тогда Янко, — потому как никакой дичи тебе голыми руками не взять, а стрелой и вепря можно свалить. Мне же теперь только через Ирпень переплыть, да на стену Белгорода подняться. А для этого лук мне не нужен!»
— Спаси бог неба тебя, мой верный друже Янко! — вслух проговорил Могута, словно белгородский ратник мог услышать теперь его. — Не только для дичи сгодился твой подарок, отменный лук киевлянина Власича! — Он крепко стиснул пальцами кибить[62] лука, положил на нее стрелу с древком красного цвета от крови печенега, сбитого прошлым днем у Днепра, и когда до чужака оставалось не более сотни шагов, резко выпрямился в седле, натянул тетиву с такой силой, что, казалось, подзоры[63] вот-вот треснут, и пустил стрелу. Метил в коня, чтобы убрать находника с пути. Гнедой в яблоках конь со всего маху рухнул на землю. Над ковылями головой вперед полетел всадник, потом два раза мелькнули конские копыта — и все пропало в густой траве, словно в воду кануло.
Ответом на удачу русича были три стрелы, пущенные печенегами с довольно большого расстояния, а потому на ветру и не столь удачно.
«Гонитесь, гонитесь! Кто первым приблизится, тому будет вторая стрела, кровью пропитанная! Пять штук выдернул я из ваших соплеменников, а вас идет мне наперерез всего трое!» — о тех, которые нагоняли его сзади, Могута как бы забыл — до них оставалось еще больше полутора поприщ.
«Настигнут, — оглянувшись, понял Могута, и в душу впервые вкралось недоброе предчувствие. — Задние настигнут до наступления полной темноты над степью, да и эти с каждым конским скоком наперерез близятся! Ну коли так, биться будем!»
Могута еще раз выпрямился в седле, поднял длинный лук и с яростными проклятиями находникам, выпустил стрелу в ближнего печенега. Всадник каким-то чудом успел наклониться к гриве коня, конь от этого резкого движения метнулся влево и сбросил седока в гущу ковыля. Двое оставшихся чуть-чуть попридержали гривастых скакунов. Они поняли, что лук русича бьет гораздо дальше их луков, не менее, чем на сотню шагов, и подставлять себя под его стрелы у них пропало всякое желание: решили ждать своих соплеменников, которые гнались следом за дерзким гонцом князя Владимира к торкам. А в том, что это именно гонец, у них, по-видимому, не было никакого сомнения, И хотелось всадникам отличиться перед каганом Тимарем, изловив этого русича, да видели, что он их к себе ближе чем на полет его стрелы, не подпустит…
Впереди, перекрывая путь Могуте, близился густой лес. Крайние к полю дубы в лучах заходящего солнца, которое нижним краем уже прилегло на западный небосклон, отливали медным сиянием, над кронами кружили вороны, высматривая место для близкого ночлега.
«Либо спасение мое, если лес этот довольно просторен, либо погибель, если он недостаточно широким окажется! Но иного пути не вижу! Ежели начну огибать лес краем, задние печенеги скоро вцепятся в хвост моего коня. В лес, Могута, и да поможет нам бог неба Христос! Он теперь видит меня, еще довольно светло, неужто не спасет русича, который принял его как нового бога своей земли? — И Могута размышлял, словно возносил молитву к новому богу, а сам ударил пятками взмыленного коня.
— Держись, ретивый, не упади, иначе настигнут меня клятые находники! Живым не дамся — на копья поднимут. Либо, как дружинника Вешняка под Белгородом, стрелами издали побьют!
