Георгий Свиридов - Ринг за колючей проволокой
В ту же ночь, лежа на жестком матрасе, Алексей Мищенко показал Андрею самодельную записную книжку:
— Веду учет раздавленным гадам. Ты не знаешь, как звали карателя?
— Нет, не знаю…
— Надо у Романа спросить.
Бурзенко перелистал страницы, исписанные карандашом, прочитал фамилии предателей и вернул книжку владельцу.
— Где же ты их ухлопал?
Мищенко ответил спокойным шепотом:
— Здесь, в Бухенвальде. В карантинном блоке и Малом лагере.
Бурзенко тоже был в Малом лагере, там у него много знакомых.
— Ты в каком блоке жил?
— В пятьдесят шестом, — ответил Мищенко. — А ты?
Они беседовали чуть ли не до рассвета. Мищенко догадывался, что боксер связан с подпольщиками. Летчик жаждал борьбы. Андрей узнал, что весною прошлого года, в те дни, когда он с Усманом и Ефимом Семеновичем бежали из концлагеря и пробирались на восток, самолет Алексея Мищенко был сбит в неравном бою и загорелся. Мищенко спасся на парашюте. Он приземлился на территории, занятой врагом, в перестрелке был ранен в левую ногу, упал. Попытался подняться, но в это время получил удар прикладом по голове и потерял сознание. Так он попал в плен. Был в концлагерях под Орлом, Смоленском, Лодзем, Ноймарком. В Ноймарке создали подпольную группу, готовили групповой вооруженный побег. Но осуществить его не удалось. Гестаповцы схватили руководителя группы капитана Филиповского и Алексея Мищенко. Истязали ужасно. Голых, окровавленных, волоком тащили перед военнопленными, запугивая их ужасами пыток, чтобы они выдали организатора подполья. Гестаповцы не знали, что руководитель у них в руках. Но как они ни бесились, никто из товарищей по лагерю ничего не сказал. Наконец палачам надоело возиться с пленниками, и их отправили в городскую тюрьму.
— Мы с Филиповским не могли ни сидеть, ни лежать, — продолжал свой рассказ летчик, — ждали расстрела. К вечеру в коридоре тюрьмы послышался топот ног, голоса. Они приближались к нашей камере. Сердце мое ёкнуло. Мы поцеловались, пожали друг другу руки, приготовились к смерти… Вот загремел замок, раскрылась стальная массивная дверь. Из коридора нас с любопытством и страхом рассматривала толпа гражданских и военных. Слышались возгласы: «О! Комиссар! Руссиш комиссар!» Тюремщик объяснил, что «нас поймали вовремя, опоздай гестапо на день-другой, и мы подняли бы восстание в лагерях всей Померании». И мы поняли, в чем тут дело, что это за экскурсия. Очевидно, следователь гестапо, решив получить следующий чин или орден, раздул и приукрасил наши «преступления». Стало ясно, что виселицы нам не избежать. Но, как видишь, нас не повесили, а бросили сюда, в Бухенвальд.
Глава двадцать восьмая
Вымыв умывальник, прибрав барак, Андрей направился за кипятком для бака. Он шел и, размахивая пустыми ведрами, насвистывал любимую песню:
Кто весел — тот смеется,Кто хочет — тот добьется,Кто ищет — тот всегда найдет…
Эта песня как нельзя лучше отвечала его душевному состоянию. Он хотел и, следовательно, добился своего, он искал и нашел то, к чему стремился… Встречному эсэсовцу он так лихо откозырял снятием шапки, что тот только самодовольно ухмыльнулся.
— Андрей, подожди, — из дверей ревира махал рукой Пельцер. — Ты что не заходишь?
Бурзенко повернул в ревир:
— В гости к старым друзьям всегда со всем удовольствием.
У Пельцера, несмотря на приветливую улыбку, в глазах была грусть. Это заметил Андрей.
— Ты что, старина, печалишься?
— А ты что, не знаешь? Разве радоваться есть время?
— Моя веселость никого не страшит. Я не Смоляк.
— Да нет, я не об этом, — Пельцер посмотрел на Андрея долгим взглядом.
— Умирают только один раз, — не унимается Андрей, — и хуже смерти ничего не бывает.
— Бывает и хуже, — и, немного помолчав, Пельцер спросил: — Ты Костю-моряка давно встречал?
— Костю? Черноморда? Недавно… — Андрей задумался: когда же они в последний раз виделись? — Ну, недели полторы-две тому назад… А что?
— Почему он не показывается? Не случилось беды с ним какой?
— Костя из огня выскочит и в воде не утонет.
— Ты еще юн, молодой человек. Я слышал, к ним в кочегарку фрау Эльза заглядывала. Там, где побывает Эльза, всегда трупы остаются… Хуже гадюки она, чирий ей на всю голову…
Андрей принес кипяток, залил бак. Спрятал ведра. «Странно, почему Пельцер о Косте беспокоится?» Андрей задумался. Когда же, действительно, он в последний раз встречался с Костей? Стал перебирать дни, недели. После памятной ночи, когда они вместе лупили зеленых, черноморец забегал только раза два. А потом? Потом продукты из кухни начал приносить другой товарищ. Испанец Перессо. Андрей спросил у него, где, мол, Костя, но тот ничего вразумительного не ответил. И вот уже продолжительное время с Костей они не встречаются. Беспокойство Пельцера передалось Андрею. А вдруг и в самом деле с Костей что-либо случилось? Может, ему помощь нужна? А я песенки распеваю.
И Андрей направился к старосте блока. «Если нет каких либо дел, — решил он, — попрошу поручения на кухню. Надо бы повидаться с моряком».
Альфред Бунцоль сидел у стола, положив голову на ладони. Когда он поднял голову, Андрей увидел в его серых глазах слезы.
— Что с вами? — Андрей подскочил к нему. — Больны?
— Не надо, не надо, — остановил его Альфред. — У меня вот тут болит, — он показал на сердце. — Душа болит…
И вдруг его словно прорвало. Стукнул ладонью по столу:
— Мы это ему не простим! Слышишь, Андрэ, никогда не простим! Сволочь! Выродок! Людоед двадцатого века!
Альфред махал кулаками, ругался, грозил всемирным судом истории. Андрей никогда не видел старосту таким возбужденным и не знал, что делать: стоять или уходить…
Израсходовав весь запас ругательств, Бунцоль сел, потом вскочил и, сжав руками голову, заходил по комнате:
— Какой ужас! Какой позор! Какое глумление над цивилизацией!
— Успокойтесь, не надо… — Андрей попробовал утешить его. — Вы же в концлагере. Здесь нечему удивляться. Ну, что вы от фашистов хотите?
— Все, только не это. Только не этого…
Успокоившись, Альфред рассказал Андрею, что сегодня он встретился с одним старым приятелем. Тот — художник. Попал в Бухенвальд за карикатуры. Они в детстве учились в одной школе. Зовут художника Макс. Макс находится в секретной мастерской патологии.
— Знаете, этот новый домик, выстроенный специально для жены коменданта фрау Эльзы Кох? Она там полная хозяйка. Под ее руководством в домике орудует «доктор» Вагнер. Отвратительная, мерзкая личность. Людоед двадцатого века. Вот к этому палачу и «прикреплен» художник. Бедный Макс! Что от него осталось! Весь седой, руки трясутся… Он долго не вынесет… Вагнер заставляет его художественно оформлять альбомы. Но какие альбомы! У меня волосы встали дыбом, когда Макс показал один из них. Со слезами на глазах художник переворачивал страницы и показывал чудовищные вещи. Представьте себе массивный богатый альбом. В нем собраны не семейные фотографии, не коллекция марок или открыток. Нет, нет… В нем собрана редчайшая коллекция — татуировок! Рисунки на человеческой коже… Эльза Кох лично подбирала их. Она в сопровождении Говена появлялась в рабочих комнатах и заставляла заключенных снять куртки и рубахи. Узники с радостью выполняли ее желание. Они думали, что это милосердие. Но на самом деле гиена в женском облике высматривала красивые татуировки. Она записывала в свою записную книжечку номер узника. А через день узника вызывали по радио к третьему окошку, и он попадал в гестаповскую тюрьму. Оттуда в руки «доктора» Вагнера. И через некоторое время кусок кожи с красивой татуировкой вставляли в страницу альбома…
