Георгий Свиридов - Ринг за колючей проволокой
Друзья встревожились. Позвали старосту блока. Но Андрей прогнал и Бунцоля, незаслуженно обругав его.
А когда колонны заключенных ушли на работы, в блок явился лагершютце чех Владислав.
— Сорок тысяч девятьсот двадцать второй!
Андрей даже не пошевелился.
— Сорок тысяч девятьсот двадцать второй, встать! — заорал полицейский.
Бурзенко нехотя слез с нар.
— Сорок тысяч девятьсот двадцать второй вызывается в канцелярию.
Андрей обул деревянные башмаки и, чертыхаясь, поплелся к выходу. Ему было все равно, куда и зачем его ведут.
По дороге в канцелярию навстречу попался Трумпф. Уголовник злорадно усмехнулся:
— Попался боксмайстер! Сейчас получишь отбивные по ребрам, красная гадина!
Андрей хотел остановиться, но полицейский грубо толкнул его в спину:
— Топай, быдло! Топай!
Но в канцелярию они не пошли. Перед выходом на площадь завернули в седьмой блок. Там Андрея встретили и провели в умывальню. Едва он переступил порог, дверь захлопнулась, щелкнул замок.
— Проходи, проходи, — послышался голос Ивана Ивановича, — подсаживайся к нам.
В умывальне находились незнакомые заключенные. Лишь одного Андрей знал — то был Валентин Логунов, который возглавлял группу по борьбе с зелеными. Он протянул Андрею руку. Молча обменялись рукопожатием.
— Продолжаю, товарищи командиры. — Иван Иванович говорил вполголоса. — В каждом взводе нужно систематически заниматься изучением Устава и материальной части оружия.
Уж не ослышался ли Андрей? «Товарищи командиры!» Вот это да! От этих слов захватывало дух… «В каждом взводе». Если есть взводы, — значит, имеются и роты, батальоны! Вот тебе и Бухенвальд!
Подполковник Смирнов продолжал:
— Доведите до сведения каждого бойца его задачу. Пусть люди знают, что они должны будут делать в решающий момент. Пусть каждый готовится к этому часу.
Андрей слушал как завороженный. Он жадно ловил такие знакомые солдату слова, почти забытые в плену. Как много говорили они сердцу!
— А как же с оружием? — спросил один из командиров.
— Часть оружия уже есть. — Иван Иванович полез в карман и вытащил новый немецкий пистолет. — Военный завод у нас рядом, под боком.
Глаза у собравшихся сверкнули радостью. Худые руки нетерпеливо тянулись к пистолету. Дай-ка подержать!
Люди стосковались по оружию. Небольшой тяжелый предмет, а сколько веры вселяет, какие рождает надежды! Оружие — это уже не разговоры.
Но на этом не исчерпывались сюрпризы. Едва Андрей успел прийти в себя, как был потрясен новым чудом. Иван Иванович деловито достал из кармана и развернул перед собравшимися самодельную карту Бухенвальда. На ней были обозначены и бараки, и крематорий, и эсэсовский городок, и, самое главное, система охраны, пулеметные вышки, посты, блиндажи.
— Когда придет время, ваш батальон в составе бригады будет штурмовать здесь. — Иван Иванович провел указательным пальцем по проволочным ограждениям между больницей и главным входом. — А сейчас каждый из вас обязан детально изучить место будущего боя. Так, чтобы любой камень и кустик были знакомы. Ищите места наиболее удобные для прорыва колючей проволоки, готовьте постепенно людей.
Совещание командиров длилось недолго, но Андрей был готов сидеть здесь целую вечность. Подполковник на прощание каждому крепко пожал руку, сказал несколько теплых слов.
Боксеру он сказал:
— Андрей, останься, ты мне нужен.
Когда все ушли, Иван Иванович осуждающе досмотрел на Бурзенко:
— Ты что там воду мутишь?
— А что я, хуже всех? — не удержался Андрей. — Вы вот к бою готовитесь. Оружие, карты… А я? Почему не включаете меня? Не доверяете?..
— Мы надеемся на тебя, — подполковник немного помолчал. — Ты выступаешь на ринге…
— Да что бокс? Ни вы, ни Левшенков, никто из вас не ходит смотреть на бои. Думаете, я не вижу?
— Ничего ты не видишь, — в голосе Ивана Ивановича послышались суровые нотки. — Ничего не знаешь. Это военная тайна. Но я тебе верю и поэтому скажу то, что не обязан говорить. Так знай, когда идут боксерские состязания, большинство уголовников и всякая другая мразь толпятся возле ринга. Это нам как раз и нужно. Пока, идет боксерский поединок, вот эти самые командиры проводят занятия со своими бойцами. Теперь ясно, для чего нужен бокс?
Андрей был поражен. Как же он сам об этом не догадался? Мысли о побеге сразу стали ничтожными… Какой же он дурак!
— Простите меня, Иван Иванович, — Андрей виновато опустил голову.
— То-то, брат! — Иван Иванович проводил его к двери. — Есть у меня к тебе просьба…
— Просьба?
— Ты в последнее время слишком быстро заканчиваешь бои. Растягивай время. Нам каждая минута дорога.
— Есть! — Андрей счастливо улыбается и козыряет подполковнику.
* * *Под вечер в барак из соседнего блока пришел Роман Крипиневич, польский коммунист, которого Андрей не раз встречал у Левшенкова.
— Андрей, ходи на минутку, — позвал Роман. Он был чем-то взволнован. — Надо бить морду. Крепко бить!
— Кому? Что случилось?
Роман рассказал, что у них в блоке появился новый заключенный, бывший каратель. Он откровенно хвастает тем, что вешал русских партизан, жег их дома, насиловал партизанок.
— Когда я сказал ему: «Ты, пся крев, за это ответишь перед русскими», — он бросился на меня и пытался задушить.
Вместе с Андреем в польский барак пошли летчик Алексей Мищенко, который на нарах занимал место погибшего Каримова, и сибиряк Григорий Екимов.
Каратель — рослый, длиннорукий, с сильно выступающей нижней челюстью, — увидав Романа, оскалился, обнажая редкие крупные зубы:
— Пришел, большевистская холера!
Роман не остался в долгу и ответил на оскорбление.
Негодяй соскочил с нар и двинулся к Роману. Не подозревая, что рядом с ним стоят русские, он начал, ругаясь, грозить, что сейчас расправится с польским коммунистом так же, как расправлялся с русскими партизанами и партизанками.
— Тут тебе не Россия, тут мы хозяева! А тебя, Роман Крипеневич, холера большевистская, задушу, как котенка!
Андрей преградил путь карателю. Тот зарычал:
— Отступись!
Рядом с Бурзенко встали Алексей и Григорий.
— Мы — русские партизаны.
Тот от неожиданности оторопел. Потом круто повернулся и бросился к окну.
Добежать он не успел. Его перехватил Алексей Мищенко. Каратель брыкался, купался, визжал. Ему скрутили руки, выволокли в умывальню и сунули головой в цементную ванну для мытья ног…
Трое русских пленников действовали молча, решительно. Они ни о чем не договаривались. Все вышло как бы само собой. Гнев и ненависть, переполнявшие их души, вырвались наружу. Этот случай сразу сблизил Андрея с новичком летчиком Алексеем Мищенко и сибиряком-коммунистом Григорием Екимовым.