Э. Орци - Алый Первоцвет
Маргерит подкрадывалась все ближе к стоящей повозке, надеясь услышать сообщение вестника.
До нее донеслись слова пароля: «Liberte, Fraternite, Egalite» [101] и быстрый вопрос Шовлена:
— Какие новости?
Двое всадников остановились у повозки.
Маргерит могла видеть их силуэты на фоне ночного неба, слышать их голоса и фырканье лошадей. Но теперь до нее донеслись сзади мерные шаги приближающихся людей. Несомненно, это Дега и его солдаты.
Последовала длительная пауза, в течение которой Шовлен, очевидно, удостоверял свою личность всадникам, ибо послышались быстро чередующиеся вопросы и ответы:
— Вы видели незнакомца? — спросил Шовлен.
— Нет, гражданин, мы не видели высокого незнакомца — мы шли краем утеса.
— Ну?
— Менее чем в четверти лье от Микелона мы наткнулись на деревянное сооружение, похожее на рыбачью хижину, где хранятся сети. Когда мы увидели ее, она выглядели пустой, и сначала мы не заметили ничего подозрительного, пока не разглядели дым, идущий через отверстие сбоку. Я спешился и подкрался поближе. Хижина оказалась пустой, но в комнате стояли два табурета, а в углу еще дымился очаг. Я посоветовался с товарищами, и мы решили, что они, должно быть, спрятались где-нибудь с лошадьми, и что мне следует остаться караулить, как я и поступил.
— Ну, и вы увидели что-нибудь?
— Примерно полчаса спустя я услышал голоса, гражданин, и вскоре двое мужчин вышли на край утеса, по-моему, с Лилльской дороги. Один был молодой, другой — старик. Они говорили шепотом, поэтому я ничего не расслышал.
Один — молодой, другой — старик… Маргерит ощутила боль в сердце. Неужели это были ее брат Арман и граф де Турней — два беглеца, которых, неведомо для них самих, использовали в качестве ловушки для их бесстрашного и благородного спасителя?
— Вскоре оба вошли в хижину, — продолжал солдат, в то время как напряженный слух Маргерит уловил довольную усмешку Шовлена, — и я подошел поближе. В стенах оказалось полно щелей, и мне удалось уловить обрывки разговора.
— Ну и что же вы услышали?
— Старик спросил у молодого, уверен ли он, что они находятся в правильном месте. Молодой ответил, что уверен, и при свете огня в очаге показал старику бумагу. «Это план, — объяснил он, — который я получил от него, когда уезжал из Лондона. Мы должны были строго придерживаться его, если ко мне не поступят другие указания, а они не поступили. Смотрите: вот дорога, по которой мы шли, вот развилка, здесь мы пересекли Сен-Мартенскую дорогу, а вот тропинка, приведшая нас на утес». Должно быть, я издал какой-то звук, потому что молодой человек подошел к двери и стал с подозрением осматриваться вокруг. Когда он вернулся к своему спутнику, они стали говорить так тихо, что я больше ничего не услышал.
— Ну? — нетерпеливо произнес Шовлен.
— Нас было шестеро, патрулирующих на этом участке берега, поэтому мы посоветовались и решили, что четверо останутся наблюдать за хижиной, а я с одним из товарищей сразу же поскачу доложить об увиденном.
— А вы не заметили высокого иностранца?
— Нет, гражданин.
— Если его увидят ваши товарищи, что они сделают?
— Не будут терять его из виду, и если у берега появится лодка, и он обнаружит намерения бежать, то подойдут ближе, а в случае необходимости начнут стрелять, и на шум сбегутся остальные. Как бы то ни было, они не позволят ему скрыться.
— Да, но я не хочу, чтобы его ранили — пока что не хочу, — свирепо пробормотал Шовлен. — Ладно, вы сделали все, что могли. Надеюсь, я не опоздаю.
— Мы встретили шестерых солдат, которые уже несколько часов патрулировали на этой дороге.
— Ну?
— Они не видели никого постороннего.
— Все же он либо впереди нас, в повозке, либо… Нельзя терять ни минуты! Далеко отсюда эта хижина?
— Примерно, в паре лье, гражданин.
— Вы сможете сразу же найти ее снова?
— Разумеется, гражданин.
— И найдете тропинку на утес даже в темноте?
— Ночь не такая уж темная, а я знаю дорогу, — уверенно ответил солдат.
— Тогда следуйте за нами. Пускай ваш товарищ отведет ваших лошадей назад в Кале — вам они не понадобятся. Держитесь рядом с повозкой и показывайте еврею дорогу, затем остановите его на расстоянии четверти лье от тропинки.
Покуда Шовлен говорил, Дега и его люди быстро приближались — Маргерит могла слышать их шаги в сотне ярдов за собой. Ей казалось небезопасным и ненужным оставаться на дороге, так как она услышала достаточно. Молодая женщина словно утратила способность страдать — ее сердце, мозг и нервы полностью онемели после многочасовых мучений, приведших ныне к отчаянию.
Ибо теперь не оставалось никакой надежды. На расстоянии двух лье беглецы ожидали их отважного избавителя. Он был на пути к ним, где-то на этой пустынной дороге, и вскоре должен был добраться до места назначения. Тогда захлопнется ловко приготовленная ловушка, и маленькая группа беглецов вместе с их смелым вожаком будут окружены двумя дюжинами солдат, чей предводитель питает к Алому Пимпернелю смертельную ненависть. Все будут схвачены. Арман, если полагаться на слово Шовлена, вернется невредимым к Маргерит, но Перси, ее муж, которого она любила все сильнее с каждой минутой, попадет в лапы врага, не испытывающего ни жалости к храброму сердцу, ни восхищения душевным благородством, а одержимому лютой злобой на хитроумного противника, столь долго обводившего его вокруг пальца.
Услышав, как солдат дал несколько кратких распоряжений еврею, она быстро вернулась на обочину и спряталась за кустами, пропуская Дега и его людей, которые последовали за повозкой по темной дороге. Подождав, пока звуки их шагов замерли вдали, Маргерит бесшумно двинулась вперед в темноте, казалось, внезапно ставшей еще более густой.
Глава двадцать восьмая
Хижина папаши Бланшара
Маргерит плелась, как во сне. С каждой минутой паутина все сильнее стягивалась вокруг того, кто был для нее дороже всех на свете. Ее единственной целью стало снова увидеть мужа, сказать ему, как она страдала, как ошибалась в нем. Видя, как вокруг Перси сжимается кольцо, молодая женщина отказалась от надежды спасти его. Оглядываясь во мраке, она спрашивала себя, откуда он вскоре должен появиться, направляясь прямо в западню, приготовленную безжалостным врагом.
Отдаленный шум волн, уханье совы или крик чайки теперь заставляли Маргерит вздрагивать, наполняя ее сердце ужасом. Она думала о кровожадных зверях в человеческом облике, которые залегли в ожидании добычи, готовые уничтожить ее, подобно голодным волкам, дабы насытить свою ненависть. Маргерит не боялась темноты; она страшилась только человека, едущего впереди в грубой деревенской повозке и лелеющего мысль о мести, которая заставит радостно посмеиваться демонов в преисподней.
