Беглая княжна Мышецкая - Владимир Иванович Буртовой
– Того побитого подлазчика повесили, да, сказывают, уже беспамятным от раны. Стрельцы опознали того вора, – торопливо договаривал эту страшную новость адъютант, потея пунцовым сытым лицом от волнения, словно и его была вина в том, что на поле побит этот лютоподобный одноглазый кат Афонька!
– Кто же он? И почему им оказался знакомец? – тут же уточнил князь Иван Богданович, продолжая нервно постукивать кулаком о столешницу, словно выколачивая из адъютанта новые подробности.
– Сказывают, это тот самый разинский подлазчик, которого кат Афонька уже один раз ловил под волжской кручей и приволакивал в пытошную. Афонька и на сей раз опознал того самарского стрельца Никиту Кузнецова, одного из пущих самарских заводил бунта.
– А-а, – с облегчением выдохнул князь Иван Богданович. – То славно, что вор из Самары. Я опасался, не здешние ли змеи высунулись из-под камней, норовя ужалить в спину. Ну и поделом, что повесили! Афоньку жаль, добрый был холоп, хозяину верный и по смерти. Таких людишек среди дворни теперь мало сыщешь. Повели, дьяк Ларька, похоронить Афоньку с честью. Ступай, Трофимка, хватит торчать головой в двери, словно чертополох из разнотравья красной маковкой!
Адъютант убрал из дверного проема краснощекую голову, бесшумно удалился, радуясь в душе, что воевода и князь Иван Богданович не разразился страшной бранью, как бывало то уже не раз над бедным адъютантом Трофимкой: все еще не мог успокоиться князь Милославский, что ему изменил такой верный, казалось, и услужливый Тимошка Лосев, сбежал с ворами вниз по Волге.
– Вот такие дела творятся у нас под носом, дьяк Ларька! В том и твоих ярыжек вина немалая, что просмотрели, каким способом пролезли разинские стрельцы в Синбирск! Пусти своих псов на посад, пусть пронюхают каждое подворье, а ну как еще кто из воров где ни то притаился да ждет рокового на меня часа? Денег на сыск не жалей, моя голова стоит тех денег. Уразумел?
– Уразумел, батюшка князь Иван Богданович, и сыск налажу по всей строгости, – поклонился испуганный дьяк – а ну как и на его голову падет княжий гнев, но воевода отвернулся к окну, не сказав более ни слова.
Глава 4. Побоище на Урене
1
Нервный срыв у княжны Лукерьи Мышецкой проходил тяжело и долго. Страшная казнь Ивана Балаки с товарищами, а затем и черная весть о гибели Никиты Кузнецова, которого она даже не смогла разглядеть в толпе, уложили княжну в постель почти на неделю. Одно было ей в утешение, что вешали Никитушку уже мертвого, так что жесткой петли на шее бесстрашный стрелец уже не почувствовал.
«Так вот о ком был мой недавний вещий сон!» – вспомнила, сокрушаясь, княжна Лукерья. Она стояла у открытого окна высокого терема, смотрела через стены кремля на притихший и словно полувымерший от страшной чумы острог, за острогом – поле с редкими кустами и спуск к Волге. Почти у самого обрыва на черных перекладинах бесшумно качались на ветру приспущенные веревки с петлями.
«Мало им… ждут еще жертвы», – пронеслась жуткая мысль в побаливающей все еще голове. Княжна передернула плечами, отошла от окна, окинула горницу прощальным взглядом – завтра поутру она оставит страшный Синбирск, где так некстати достигла атамана Разина роковая неудача, а Никитушка нашел свой смертный час. Большого труда стоило ей уговорить князя Ивана Богдановича отпустить ее поскорее в Москву.
– Не могу более быть на чужбине, князь Иван Богданович, – настойчиво и твердо упрашивала она хмурого синбирского воеводу. – Должно, что-то хрупнуло во мне, надломилось. А дома, ведомо всякому, и стены помогают, родной воздух лечит. Братца повидать хочется, уже столько лет не виделись. Да и тетушку успокоить, что не вовсе сгинула ее упрямая княжна Лукерья.
– Но как ехать в этакую даль, да еще и по местам, где воровских шаек поболе, чем блох на дворовой собаке! – упрямился Иван Богданович, не решаясь отпустить княжну, чтобы потом не казнить себя укорами совести, если, не приведи Господь, с нею что случится по неспокойной дороге в тысячу верст длиной.
– Так я же не одна поеду, князь Иван Богданович, – с хитринкой улыбалась княжна Лукерья, заранее прознав от болтливой дворни и от адъютанта Трофимки, что днями в сторону Корсуня отправляется московский стрелецкий полк Бухвостова в помощь князю Юрию Борятинскому. – Надеюсь, на стрельцов разбойники не посмеют сделать нападение. А по миновании мятежных городов до Москвы доеду беспомешно. Надеюсь, князь Юрий Никитич даст мне в охранение двух-трех конных драгун, чтоб воришки на постоялых дворах мой скудный скарб не отняли.
– Все-то она порешила уже сама, – усмехнулся в усы Иван Богданович, а сам почему-то в глаза не смотрит, крутит пальцы в раздумье, как ему теперь поступить. – Вижу, делать нечего, в темницу тебя не закроешь, непокорную, ты и оттуда ускользнешь, очаровав караульных стрельцов. Велю дать тебе свой возок и девку дворовую в услужение. Есть у меня одна разбитная Дуняшка на примете, норовом тебе под стать. Пусть при тебе будет покудова, а как дома обживешься, тогда и порешим, как с той Дуняшкой быть: у себя ли оставишь, альбо ко мне на Москву отошлешь.
Княжна Лукерья, стараясь ублажить старого князя, ласково поцеловала его в заросшую бородой щеку, негромко, с поклоном поблагодарила, стараясь скрыть великую радость в глазах, что так скоро она вырвется из-под присмотра подозрительного князя Милославского и предпримет что-нибудь, чтобы вновь отыскать милого Михася и его товарищей. Сложив молитвенно руки на груди, сказала:
– То великое счастье для меня, князь Иван Богданович, что Господь привел меня именно к тебе. Доведись попасть к чужому – могло бы и лихо выйти… Сраму и поругания над собой я бы не стерпела, засапожный нож всегда был при мне…
На робкий стук в дверь княжна Лукерья отозвалась приветливо:
– Входи, кто там? – а сама уже догадалась, что это пришла дворовая девка князя Милославского. В горницу вошла рослая в простеньком чистом сарафане до пят русоволосая девица, годами, как и княжна Лукерья, едва за двадцать. Большие карие глаза смотрели на княжну ласково и с восхищением. Дуняша сделала почтительный поклон рукой до пола, уронив тяжелую русую косу с левого плеча, назвалась и добавила:
– Повелел князь Иван Богданович быть при вашей светлости, княжна Лукерья. Приказывайте,
