Татьяна Недозор - Северная звезда
– Вот удивительно! Ты еще и парикмахер? – осведомилась Мария после обмена приветствиями и поцелуев.
– Как тебе сказать, Мэри… У нас в Рей-Сити у своего двоюродного брата одно время жил спившийся театральный парикмахер из Нью-Йорка. Он и взялся меня учить со скуки. Я даже думала заняться этим, да только вот он умер рано, толком не научилась ничему. Но братьев и сестер, да и отца с матерью стригла. Да, – махнула она рукой, – тут все равно настоящего дамского мастера нет. Твой Дмитрий скоро приедет? – грубовато справилась вдруг.
Купеческая дочь хотела сказать, что он уже наверняка получил её письмо, но задерживается, потому что у него много работы на приисках, но вместо этого вдруг попросила:
– Китти, вот твоя матушка цыганка. Я хочу, чтобы ты погадала мне. По руке или на картах.
Ирландка внимательно на неё посмотрела, понимающе вздохнула и пробормотала что-то под нос злым шепотом. Насколько могла разобрать Маша, что-то про козлов-мужиков.
– Мэри, – изрекла Китти, нахмурившись, – не знаю, зачем тебе это, хотя догадываюсь. Но тут такое дело. Я понимаю в этом не больше, чем ты. Моя мама была из ловари, а они почти сплошь кузнецы да лошадники. Гадают кэлдэрары. К тому же… она всегда говорила, что больше не цыганка. Выйдя замуж за гаджо, она для своих все равно что умерла. Если она будет валяться при смерти у шатра сородичей, ей даже воды не подадут. Так что Дэвл-Дада, цыганский бог, ей не помогает, а уж мне подавно. Вот так… – вздохнула смуглянка. – Я, разумеется, могла бы водить народ за нос, говоря девкам, что линия жизни у них длинная, а скоро их ждет встреча с красивым и богатым мужчиной, а мужикам обещать гору золота и белокурую красотку с приданым в жены. Но это большой грех… Мама говорила как-то, что если не знаешь, а врешь за деньги, то можно нагадать себе не то, что хочется…
– Тут есть несколько гадалок, которые всем говорят именно это – про золото и удачу.
Китти грустно улыбнулась:
– Люди обязательно должны верить во что-нибудь доброе. Они думают, что скоро найдут удачу: кто золота больше, чем можно вообразить, кто самого богатого в мире жениха. Кому что. Но вот мало кто понимает: золото, его ведь из грязи выкапывают. Либо ты сидишь в мерзлой яме, которую сам выкопал, чтобы намыть несколько унций золота. Либо… делаешь разные отвратительные вещи. Вернее, с тобой делают.
Наступила пауза, после которой Китти заговорила тихим, безразличным голосом:
– Хочешь знать, почему я не вернулась домой? Да все очень просто. В Дайе меня ограбили и изнасиловали. Их было… много было. Я не помню сколько. Сбилась со счета. Я со своей сломанной ногой не могла ни убежать, ни драться. А потом, – она сглотнула комок в горле, – меня подобрал один неплохой человек. Его звали Карри. Оскар Хэммет. Хороший мальчик из Сиэтла. Он решил, что путешествовать с собственной женщиной приятно и удобно и вообще вдвоем лучше, чем одному. Он и привез меня сюда, через перевал и вверх по реке. Разумеется, я позволяла ему пользоваться собой… За это дело мужики не жалеют золота, – зло осклабилась цыганочка.
– Китти! – всплеснула руками Маша.
– Ничего не поделаешь, Мэри, такова жизнь. Карри очень помог мне, а я ничем больше не могла заплатить ему. И что из того?
– Но… Где он?
– Карри умер от тифа. Уже здесь… Я отвезла его в больницу, но слишком поздно. У них долго не было мест, а потом его не удалось спасти. Он умирал у меня на руках, всё звал мать… Когда все было кончено, я вернулась в его палатку, взяла все золото и деньги, которые там были, и купила этот дом.
Китти решительно и твердо посмотрела в глаза Марии:
– А мы… мы уже хотели пожениться.
Слезы покатились градом из ее глаз, и она порывисто обняла подругу.
– Да, я продавала себя. А теперь делаю прически проституткам, которые тоже продают себя. Я ничем не лучше их. Да и глупо было бы надрываться как каторжная в тайге, чтобы сдохнуть от цинги, когда даже потрепанные потаскухи, каким полдоллара цена где-нибудь в Калифорнии, тут получают полновесными самородками.
– Китти… Боже мой, Китти…
Они еще долго молча плакали, потом Китти смущенно улыбнулась и достала откуда-то два батистовых носовых платка с кружевами и изумительной ручной вышивкой.
– Вот, – она протянула один из них Вороновой. – Их вышивает одна твоя землячка с именем, которое я не выговорю, язык в узел завяжется. Я ими торгую. Проститутки Доусона хотят чувствовать себя настоящими леди… Все не так плохо, Мэри, – закончила Китти. – У меня есть свое маленькое дело. В Доусоне есть возможность зарабатывать деньги, если ты что-нибудь умеешь делать.
– Китти, о чем ты говоришь? Деньги, дело… Нельзя же…
– Почему нельзя? Не забывай, Мэри, что я – проститутка. Пусть и бывшая… пока…
Мария медленно шла к дому Джилли. Когда она проходила мимо конторы, в которой оформляли участки, то заметила, что к дверям, как обычно, выстроилась длиннющая очередь старателей, желающих застолбить вожделенный клочок золотоносной земли. Большинство из них – это было видно – приехали прямо с приисков. Землистые изможденные лица, измазанная в глине одежда и сапоги. Многие сидели прямо на земле и играли в карты. Она подумала, что, должно быть, «золотая лихорадка» не отпускает их ни на минуту и они выпускают терзающий их азарт картами, рулеткой или хмельным.
Ускорила шаги, чтобы побыстрее миновать это столпотворение. Когда она оставила позади почти всю очередь, ее внимание привлек человек, весело болтавший о чем-то с двумя чечако. На нем была синяя суконная куртка с расстегнутым воротом, лицо было чисто выбрито.
Что-то в его облике заставило ее остановиться. А затем Мария почувствовала, как по ее телу волнами распространяются вялость и бессилие, ноги стали ватными, так что ей пришлось схватиться рукой за стену, чтобы не упасть.
Это был Дмитрий. Дмитрий Иванович Одинцов, потомственный российский дворянин, без пяти минут горный инженер, так неуместный в этом диком краю. Ее Дмитрий, который не давал о себе знать столько времени, а теперь как ни в чем не бывало стоит и болтает с приятелями!
– Дмитрий!
Он оглянулся на ее крик.
– Маша!! Ты?! Боже, но как? Откуда?
Странное смещение радости, удивления и досады отразилось на его лице, но он так и не покинул своего места в очереди.
Девушка подбежала к нему, но остановилась в нерешительности. Что-то мешало ей броситься в его объятия.
– Да, это я.
Маша удивилась, услышав его самоуверенный голос. Она не чувствовала ни уверенности, ни, что поразительно, радости. Нервы ее были на взводе – малейший толчок, и она готова была или расплакаться, или рассмеяться, или закричать.
