28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов
Войска же 2-го Белорусского фронта Рокоссовского с трудом закреплялись на захваченных на западном берегу Одера плацдармах. Вот как это виделось с воздуха Главному маршалу авиации Новикову: «Гитлеровцы часто контратаковали, пытаясь сбросить наши войска в Одер. Советских пехотинцев активно поддерживали штурмовые авиасоединения. Погода не благоприятствовала полетам, и “илы” уходили на задания без истребительного сопровождения. В первую очередь штурмовики отыскивали и уничтожали артиллерию и танки… До 6 вечера по всему фронту стояла сплошная облачность, державшаяся на высоте 150–200 м, временами моросил мелкий дождь, и штурмовики действовали небольшими группами и парами. Лишь к концу дня погода улучшилась, и “илы” стали появляться над полем боя колоннами в составе 24 и более самолетов…
В первые два дня наступления главные силы 4-й воздушной армии поддерживали войска 70-й и 49-й армий. Но к исходу 21 апреля выяснилось, что наибольших успехов добилась 65-я армия, наносившая вспомогательный удар. К. К. Рокоссовский, быстро оценив ситуацию, приказал основные усилия авиации перенести на правое крыло ударной группировки фронта… При мощной поддержке авиации войска Батова не только удержали плацдарм, но расширили и углубили его».
В связи с радикальным изменением обстановки вокруг Берлина фюрер предпочел справить новоселье. Начальник его личной охраны Раттенхубер подробно объяснит: «21 апреля 1945 года, после того как первый русский снаряд разорвался у Бранденбургских ворот, фюрер переселился в новое бомбоубежище, в саду имперской канцелярии. Оставаться в старом убежище, расположенном под «залом торжеств» имперской канцелярии, было опасно, ибо эти здания привлекали к себе внимание вражеской авиации и артиллерии, так что фюрер в один прекрасный день не смог бы выбраться из-под нагромождения обломков.
Новое бомбоубежище Гитлера представляло собой подземное двухэтажное железобетонное сооружение. В нижнем этаже, в условиях искусственного освещения и довольно скверной вентиляции личные комнаты Гитлера, его жены Евы Браун и приемная». Круг обитателей бомбоубежища был не самым широким: Борман, Геббельс, поселившийся в убежище со всей своей семьей, бежавший из Цоссена генерал Кребс, шеф-адъютант Гитлера генерал Бургдорф, представлявший Риббентропа посланник от МИДа Хавель, представитель военно-морских сил вице-адмирал Фосс, представитель военно-воздушных сил полковник фон Белов и начальник гестапо Мюллер. Кроме них в бункере разместилась личная охрана Гитлера, его прислуга и технический персонал. «Убежище Гитлера в те дни напоминало собою командный пункт на передовой позиции. И днем, и ночью к Гитлеру… приходили генералы и офицеры, непосредственно участвовавшие в боях за Берлин».
На совещании, куда фюрер пригласил Кейтеля и Йодля, присутствовали также генералы Буссе, Гудериан, Кребс, вице-адмирал Фосс, а также Раттенхубер, который расскажет: «Все участники совещания считали, что Гитлеру необходимо выехать из Берлина… Во время совещания Гитлер вышел из комнаты вместе с Борманом и Кейтелем и еще раз обсудил с ними вопрос: выезжать ему или нет? Возвратившись, Гитлер заявил, что выезжать он не хочет и будет оставаться в Берлине…
Будучи по характеру чрезвычайно честолюбивым и упрямым до крайности человеком, Гитлер и здесь не изменил себе».
А Кейтель добавит: «Йодль и я, как обычно, возвращались к себе на моей автомашине после доклада обстановки, удивляясь, насколько полным надежд кажется фюрер и с какой уверенностью говорит он о положении дел. Видно, Шёрнер и Венк вдохнули в него жизнь. Или он и впрямь не видел безнадежности положения? Нет, он видел, но не хотел признавать».
В то время как на Восточном фронте, вокруг Берлина, сталкивались в смертельной схватке миллионные армии, на Западном фронте ничего подобного не происходило. Да, были бои, но по масштабам они не шли уже ни какое сравнение с теми, что вела Красная армия.
В Италии превосходящим американским силам удалось осуществить прорыв, открывший их танкам путь к реке По. На рассвете 21 апреля войска 5-й и 8-й армий союзников вошли в Болонью. Тогда командование немецкой группы армий «D» решило под свою ответственность начать в ночь на 22 апреля отвод своих войск за реку По. Переправить удалось в основном лишь живую силу с легким вооружением. Но при этом на плечах отходивших частей уже и союзники начали форсировать По на широком фронте. «Наши воздушные силы уничтожили все мосты постоянного типа и так успешно бомбили понтонные мосты и временные переправы, что вызвали смятение в рядах противника», – радовался Черчилль.
Британский премьер в тот день встречался с Эйзенхауэром. Генерал, помимо прочего, рассказал о том, что американские военнослужащие обнаружили в недавно освобожденном концентрационном лагере в Бухенвальде. Английские биографы Черчилля с некоторым недоумением замечают: «Только тогда Черчилль и британский народ стали осознавать, что пропагандистские рассказы об отвратительных убийствах невообразимого масштаба были правдой».
Французы после взятия Штутгарта одну часть своей 1-й армии отправили на восток, куда она продвигалась без особого сопротивления. Другая часть – под командованием генерала Бетуара – повернула на юг и взяла на себя преследование немцев в горном массиве Шварцвальд. Доклад генерала де Тассиньи от 21 апреля звучал для де Голля «как победная реляция»: «Полный успех двухнедельных операций в Вюртемберге, Шварцвальде и Бадене. Дунай форсирован на протяжении 60 км вниз по течению от Донауэшингена. Мы вошли в Штутгарт с юга, завершив окружение крупной вражеской группировки. В баденской долине мы овладели Старым Брейзахом и Фрейбургом. Шварцвальд обложен со всех сторон».
Однако в англо-американских штабах боевой дух уже становился историей. Заместитель начальника нашего Генштаба генерал-полковник Штеменко свидетельствовал: «21 апреля британская и американская военные миссии сообщили советскому Генеральному штабу, что в ближайшем будущем возможна безоговорочная капитуляция крупных сил противника на любом из участков главных фронтов.
Они писали: “Начальники объединенного штаба считают, что каждая из главных союзных держав, если она этого пожелает, должна получить возможность послать своих представителей для присутствия на переговорах по поводу любой из подобных капитуляций. Однако никакому предложению о сдаче не может быть дано отказа только потому, что будет отсутствовать представитель одного из трех союзников…”
Мы дали на это свое согласие, хотя сам тон письма был не очень уважительный и из текста его следовало: дескать, хотите вы или не хотите, а капитуляцию примем при любых обстоятельствах, даже если она будет, по сути дела, направлена против вас – наших союзников».
И, конечно, все более холодные ветры дули в Соединенных Штатах.
Аверелл Гарриман вновь был приглашен на заседание руководящего рабочего комитета Государственного департамента.
Грю, который председательствовал, зачитал телеграмму от американского посла в Париже Джефферсона Кэффери. Тот передавал возросшее беспокойство французского правительства относительно русской экспансии в Европе. Посол в Москве с коллегой согласился:
– Планы русских основать государства-сателлиты являются угрозой для всего мира. Предлагаемое Москвой
