28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов
Окрыленный удачным дебютом, Гарриман продолжил свою партию на двух совещаниях, которые прошли в Госдепартаменте 20 апреля и на следующий день.
Первым из них было заседание руководящего рабочего комитета госсекретаря – под председательством Грю. Заглавный доклад – об отношениях с СССР – делал Гарриман. Тема борьбы с общими врагами человечества вновь не прозвучала. Посол заявил, что русские нарушают достигнутые в Ялте договоренности и игнорируют Декларацию об освобожденной Европе.
«Более того, русские воспринимают американское отношение к этой проблеме как свидетельство нашей слабости, – утверждал посол. – Совершенно очевидно, что русские после разговоров с Берутом и его компанией не желают иметь договор, в котором польский вопрос был бы разрешен так, как это предусматривалось в Ялте. В отношении Польши мы не должны отступать от своей позиции… Пришло время избавиться от страхов в ведении дел с Советским Союзом и показать ему, что мы полны решимости отстаивать нашу собственную позицию. Более того, русские боятся оказаться лицом к лицу с объединенным Западом. Поэтому наши отношения с Советским Союзом могли бы исправиться, если бы мы разрешили некоторые спорные вопросы с Великобританией и Францией».
И далее Гарриман налег на идеологические аспекты советско-американских отношений: «Базисное и непримиримое отличие в целях США и Советского Союза состоит в настойчивом желании последнего обеспечить безопасность за счет распространения своих концепций по всему миру, – насколько это позволяют возможности… Это видно по планам СССР основать дружественные левые правительства в приграничных ему странах – Румынии, Болгарии, Польше, – используя при этом секретную полицию и антидемократические методы… Они могут быть использованы для продвижения советского влияния дальше на запад… Наряду с выражением своего разочарования тем фактом, что Советский Союз стоит в стороне от нашей линии, мы должны показать ему, что намереваемся идти вперед с теми нациями, которые смотрят на проблемы так же, как и мы».
Судя по состоявшемуся обсуждению, точка зрения посла нашла полное понимание у руководящего состава Государственного департамента.
Не менее стремительно менялись настроения и в военном ведомстве. Еще 5 апреля, напомню, главной проблемой в докладе Объединенного комитета стратегического обзора в ОКНШ называлось «сохранение единства среди союзников». И вот 20 апреля глава военной миссии США в Москве генерал Дин, также прилетевший в Вашингтон, был приглашен на заседание Объединенного комитета начальников штабов.
Дин вылил на собравшихся помимо своих идей из известного нам меморандума от 16 апреля массу претензий в отношении советского правительства: длительный процесс согласования встреч, необходимость работы одновременно с НКИД, НКВД и Наркоматом обороны и т. д. Генерал уверял, что СССР нарушил соглашение о размещении освобожденных военнопленных из США и Великобритании. Что «Кроссворд» был совершенно оправданной операцией.
– Сожалею лишь о том, что обо всем этом деле было сообщено русским. Совершенно не требовалось их участие в капитуляции германских войск в Италии, равно как никогда не потребуется американского или английского участия в капитуляции немцев в Латвии.
Дин предложил занять более твердую позицию в отношении России, в частности отменить очередной конвой с военными материалами.
Генерал Маршалл был пока настроен менее конфронтационно:
– Самым главным сейчас является прояснение позиции по наименее значимым проектам для того, чтобы затем занять твердую позицию по самым существенным вопросам.
В докладе объединенного штаба планирования, направленном в ОКНШ (и одобренном 24 апреля), было сказано: «Политика, рекомендованная Дином, весьма разумна. Ее осуществление потребует пересмотра всех проектов сотрудничества с СССР». Но заключение было парадоксальным: «Должны быть предприняты все меры для избегания конфликтных ситуаций, которые могут стать источником вражды между СССР и США – как теперь, так и в будущем».
Как можно было избежать конфликтов, проводя рекомендованную Дином (и Гарриманом) политику, суть которой заключалась в конфликтах?
Никак.
Мгновение 10
21 апреля. Суббота
На окраине Берлина
Маршал Жуков 21 апреля бросил части 3-й ударной армии Кузнецова, 2-й гвардейской танковой армии Богданова, 47-й армии Перховича и 5-й ударной армии Берзарина прямо на Берлин с приказом ворваться на окраины города и завязать там бои.
В это время 61-я армия Белова, 1-я армия Войска польского генерала дивизии Поплавского и другие соединения 1-го Белорусского фронта обходили Берлин с севера, устремившись на Эльбу, где предполагалась встреча с войсками союзников.
Наступление активно было поддержано с воздуха. «В ночь на 21 апреля нанесли удар по столице и советские летчики, – писал командующий ВВС, Главный маршал авиации Александр Александрович Новиков. – 713 самолетов 18-й и 16-й воздушных армий бомбили узлы обороны, войска и боевую технику гитлеровцев в районах восточной и северо-восточной окраин Берлина».
Уполномоченный от НКВД на 1-м Белорусском фронте Иван Серов решил в тот день войти в Берлин с армией Берзарина, и вот его рассказ: «Не доезжая километра 3 до Берлина, мы попали под сильный минометный огонь со стороны немцев. Я забежал за дом, а там стояли танкисты, которые предупредили, что дальше ехать нельзя: они пытались прорваться в город, а немцы обстреливают танки фаустпатронами, подбили наших несколько танков, которые двигались по шоссе…
Я нашел командира танкового батальона и говорю:
– Доложите ваше решение.
Он мне докладывает, что по шоссе двигаться нельзя, так как в дачных домиках сидят немцы с фаустпатронами и бьют наши танки… Тогда я ему приказываю: развернуть пять танков прямой наводкой по этим домикам. Командир батальона посмотрел на меня с удивлением, однако скомандовал приготовить орудия… Один дом загорелся, другой, и было видно, как из соседних домов выбегали немцы. Я залез в танк и как бывший артиллерист навел панораму на дом и сделал несколько выстрелов. Одним словом, в течение получаса эти домики были обезврежены и из них уже не стреляли…
Наконец, мы уже едем по улице. Пехотинцы тоже подтянулись и, прикрываясь танками, с автоматами на изготовку идут. На лицах радость. Танкисты хоть и не видят, но машут рукой…
Затем я поехал по улицам Берлина. В одном месте мы увидели большое количество людей. Подъехали – оказалось, интернациональный лагерь военнопленных, загороженный проволокой. Там были французы, голландцы, бельгийцы и другие национальности. Нас обступили, но охранявшие их украинцы
