Леон Боканегро - Альберто Васкес-Фигероа
– Я не думал об этом с такой точки зрения, – признался Боканегра.
– Но это единственная точка зрения, – мягко вмешалась хозяйка и владелица Дамы из серебра. – Хотя мы нападали только на корабли работорговцев, в нынешние времена это считается пиратством. А наказание – виселица.
– Понимаю…
– Ты действительно понимаешь, что рискуешь выбраться из ада, чтобы в итоге оказаться на виселице за преступления, которых ты не совершал? – настаивала девушка. – Если тебя поймают на борту, тебя постигнет наша участь.
– Хочешь сказать, что я выбрался из огня, чтобы попасть в пламя?
– Хочу сказать, что впереди, на носу корабля, находится море, и законы моря бывают очень строгими, – заметила она. – Ты больше не будешь в сердце неизведанного континента, а окажешься во власти первого капитана-правозащитника, который тебя схватит.
– Тяжёлый выбор.
– Тяжёлый, это правда.
– Не знаю, почему… – пробормотал с явной иронией Леон Боканегра, – но мне кажется, ты намекаешь, чтобы я ушёл.
– Уйду не я, – внезапно прервал разговор капитан Санчо Менданья, явно стремясь избежать дальнейшего свидания с тем, что могло здесь произойти. – У меня вахта в четыре часа. Спокойной ночи!
Он резко поднялся, чтобы поспешно спуститься по короткой лесенке, ведущей на нижнюю палубу. Как только он оправился от удивления, вызванного столь неожиданной реакцией, Леон Боканегра повернулся к своей единственной оставшейся спутнице и иронично заметил:
– Забавно… Он сам поднимает тему, а как только начинается обсуждение – исчезает. – Он внимательно посмотрел на нее и поинтересовался: – Ты случайно не просила его уйти?
Она слегка кивнула в ответ.
– Ты так хочешь, чтобы я ушел? – задал он новый вопрос.
– Это было бы лучше.
– Лучше для кого?
– Для тебя. Думаю, что повешение в любом случае неприятно, но особенно, если ты ничего плохого не сделал.
– Это единственная причина?
– А какая еще может быть?
– Моя неприязнь твоей команде? Они принимают меня только потому, что ты им так велела, но очевидно, что считают меня чужаком.
– Так бывает, когда кто-то новый присоединяется к уже сложившейся команде.
– Это неправда, – возразил он. – Я вырос на корабле и всю жизнь провел на море. У меня достаточно опыта, чтобы знать: чаще всего хорошего моряка принимают без возражений. Дело в чем-то другом.
– И в чем же, по-твоему, дело?
– Они считают меня соперником?
– Соперником кого? – притворно удивилась она. – Буэнарриво? Какая чепуха! Арриго останется капитаном «Дамы Серебра», пока сам не решит уйти.
Леон Боканегра на мгновение задумался, слегка растерявшись, понимая, что девушка вынуждает его вести разговор в направлении, которого он хотел избежать.
Он тяжело вздохнул, допил остатки остывшего кофе на дне чашки и наконец сказал:
– Мне бы и в голову не пришло оспаривать место капитана. Я имел в виду не эту конкуренцию.
– Какую тогда? Я не люблю недомолвки и загадки.
Ему пришлось сглотнуть и облизать пересохшие губы, прежде чем прошептать, как человек, бросающийся в воду:
– Я подозреваю, что некоторые из твоих людей не смотрят на меня доброжелательно, потому что думают, что я могу быть твоим соперником… в личном плане.
Она посмотрела на него долгим и презрительным взглядом, будто хотела уничтожить одним своим видом.
– Моим соперником? – переспросила она. – Как женщины?
– Именно.
– А что в тебе такого особенного, чего я не могла бы найти в любом другом? – спросила девушка холодным, почти резким тоном. – На мой взгляд, ты не самый высокий на борту. Не самый красивый. И, возможно, даже не самый умный. Выглядишь ужасно, одна кожа да кости, и у меня такое впечатление, что со здоровьем у тебя тоже неважно.
– Это правда, – спокойно признал он. – Периодически у меня случаются лихорадки, и я брежу, – с горькой усмешкой добавил он. – И, наверное, мой внешний вид действительно оставляет желать лучшего.
– Тогда в чем дело?
– Я никогда не позволял себе иллюзий, что ты можешь испытывать ко мне особый интерес… – подчеркнул Леон Боканегра с нарочитой тщательностью. – Я лишь отметил, что, возможно, кто-то из твоих людей мог бы так подумать. И думаю, тебя это беспокоит. Или я не это сказал?
– Да, – просто признала Селесте Эредиа. – Именно это ты сказал.
– Значит, проблема не в моих словах, а в твоей интерпретации. Лично мне безразлично, что думают твои люди, но понимаю, что для тебя это важно. Это твой корабль, и твои правила. Я уже говорил, что буду следовать им, но, как вижу, этого недостаточно.
– Недостаточно.
– Для остальных достаточно.
– Конечно.
– Тогда в чем разница? Я вежлив, держусь так же отстраненно, как все, и не поднимаюсь на кормовой мостик, если ты не пригласишь меня к своему столу. Что еще я могу сделать?
– Уйти.
– Почему?
– Потому что это мой корабль, и я прошу тебя.
Леон Боканегра не сразу ответил. Он уставился на полумесяц, появившийся среди густых облаков, поиграл ложечкой от кофе, лежащей на столе, и наконец едва заметно кивнул:
– Это самая убедительная причина, которую мне когда-либо приводили, хотя она меня все равно не убеждает. Думаю, на самом деле ты просто боишься.
– Боюсь чего? – резко спросила она.
– Всего. Реакции этих зверей, провала своей миссии. Но больше всего ты боишься себя, и это единственный страх, который невозможно преодолеть.
– Ты знаешь это по опыту?
– Конечно! Однажды я увидел приближающийся шторм и испугался, что не смогу ему противостоять. Я усомнился в своих силах, и в результате потерял корабль и более пятидесяти человек.
– Дождь все еще идет, – заметила она. – Но я не вижу, чтобы приближалась буря.
Леон Боканегра медленно поднялся, едва заметно улыбнулся и несколько раз постучал пальцем по виску.
– Твоя буря не придет. Она уже давно здесь, внутри тебя, – сказал он, развернулся, и, начав спускаться по лестнице, добавил: – Но если она пугает тебя, и ты не знаешь, как с ней справиться, это твоя проблема. Не моя.
Он слегка взмахнул рукой и сразу же исчез под проливным дождем.
XVI
Потребовалось три изнурительных дня и ночи, чтобы пересечь широкий эстуарий реки Нигер, не разбив корпус корабля о бесчисленные затопленные деревья, образовавшие бескрайнюю заболоченную равнину. Здесь обосновались сотни огромных крокодилов, которые, в отличие от своих сородичей из озера Чад, совсем не казались безобидными.
Они яростно сражались за падаль, которую река приносила издалека. Наблюдая за этим, люди невольно задавались вопросом, что случится, если судно даст течь и останется навсегда заточенным в этом зелёном лабиринте, где непрерывные занавесы дождя скрывали всё, что могло ожидать за следующим скоплением пальм.
Устье Нигера напоминало
