Сибирь и сибиряки. Тайны русских конкистадоров - Александр Александрович Бушков
Мнение спецслужб на этот счет неизвестно. Если оно и было в свое время выражено в письменном виде, документы не рассекречены. Тупик. Хорошо, что эта история не получила в свое время широкой огласки – чего доброго, иные энтузиасты заявили бы, что обоз похитили пришельцы на «летающих тарелочках»…
Уже в нашем веке среди знатоков тайги самых разных специальностей все же родилась версия, опять-таки не предназначавшаяся для широкой публики – все ограничилось разговорами среди своих, никто не стремился маячить на газетных страницах или на экране телевизора в качестве творцов очередной сенсации – оно надо?
Старообрядцы. Некоторые из упоминавшихся окрестных деревень были чисто староверческими. А сибирских староверов с давних пор отличали две особенности: великолепное знание тайги и умение держать язык за зубами перед «чужими». Только староверы, как считали авторы гипотезы, могли бы все это устроить – взять хватких, вооруженных людей и замести следы так, что они не обнаружились и через семьдесят с лишним лет. Конечно, золото их не интересовало ни в малейшей степени, его староверы, напоминаю, считали и считают «дьявольским наваждением». Другое дело – оружие, патроны и лошади. То, что в тайге жизненно необходимо, но во время войны было страшным дефицитом.
Вот это – самая правдоподобная версия, правда не имеющая никаких доказательств. Но со староверами все возможно. И найтись у них может что угодно. Всего несколько лет назад один человек, чья специальность связана с постоянной работой в тайге, в глухой староверческой деревне (они и сейчас есть) выменял у местных на тушенку-сгущенку американский «винчестер» производства 1892 года – тот самый, что можно увидеть в вестернах, стреляную гильзу выбрасывают и загоняют в ствол новый патрон, передергивая скобу под пусковым крючком. «Родных» патронов к нему уже не осталось – но имелось много гильз, которые можно было снаряжать заново, вставляя современные капсюли. Ствол изрядно истерся от более чем столетней стрельбы, истончал, но стрелять еще можно было. И еще – «маузер» времен Гражданской, опять-таки действующий, ухоженный, с горстью патронов. Одно слово – староверы…
Есть еще одна история, из других мест, правда и не того размаха. В 18 году, когда советская власть в Сибири повсеместно рушилась, в небольшом райцентре, в ревкоме, накопилось некоторое количество золота и драгоценностей, конфискованных у местного «буржуазного элемента». Вроде бы пара пудов. Выбитые из райцентра красные остались прикрывать, а председатель ревкома надел рюкзак со всем этим богатством и ушел в тайгу. Больше его не видели ни в Сибири, ни где-либо еще. Между прочим, человек был сугубо городской, тайгу практически не знал – так что можно быстро выстроить убедительную версию: попросту погиб в тайге, то ли наткнулся на зверя, то ли поломал ноги, то ли заблудился и умер от голода. С собой у него был то ли «наган», то ли «маузер», а пистолет в тайге – оружие идиотов. Места были довольно глухие – какими, впрочем, остались и сегодня. Вполне возможно, где-то в чащобе до сих пор валяются человеческие кости – и истлевший заплечный мешок, в котором пуда два золота и драгоценностей. Если кто-то и нашел, шума поднимать не стал бы – оно надо?
Коли уж речь зашла о староверах, можно коснуться интересной темы, разгадки которой нет и у самих сибиряков. Давно уже кружат рассказы о затерянных в самой глухой чащобе староверческих деревнях, откуда угодившему туда пришельцу уже ни за что не вырваться. Нет, не убьют: просто-напросто оставят у себя, женят, а уж потом, когда пойдут ребятишки, станут помаленьку отпускать в тайгу, предупредив: убежишь – убьем детей.
Разговоры об этом кружат давно – с многочисленными вариациями. Есть версии, по которым человек все же решался на побег и приводил в село отряд НКВД (ага, эти рассказы ходят еще со старых времен). Но и здесь история «раздваивается»: то ли взяли староверов, то ли они всей деревней ушли в совершеннейшую глухомань. С развитием космонавтики истории дополнили, уверяя, что сверху, со спутников, каждая такая деревушка видна как на ладони (что технически возможно) – но жителей оставляют в покое, потому что по большому счету ни вреда от них, ни пользы.
Как к этим историям относиться, автор, честное слово, не знает. С одной стороны, все возможно. Еще в 80-е годы прошлого столетия чисто случайно обнаружили в глухих местах пусть не деревню, но поселение староверов Лыковых, обитавших в тех местах еще с довоенных времен. Теоретически допуская – возможно. К тому же порой эти истории рассказывают не всем и каждому, а как говорил герой одного романа: «Это впечатляет – когда не каждому и шепотом».
С другой же… Нет ни достаточно надежных свидетелей, ни серьезных материалов – а если и есть, хранятся за семью замками. Дело темное. Иные охотники за сенсациями любят посмаковать эти истории – но при ближайшем рассмотрении всякий раз выясняется, что сам рассказчик тех мест не видел и близко к ним не подходил: кто-то ему рассказал, а тому, в свою очередь, еще кто-то, так что концов цепочки ни за что не отыскать. Правда, иные старые геологи, охотники, вообще таежники порой как-то странно замыкались, едва речь заходила о таких деревнях таежных Робинзонов, – но молчание к делу не подошьешь… Тем более что исчезнуть в тайге, как я уже говорил, бывает очень просто – и необязательно винить в этом заботящихся о соблюдении тайны староверов…
Ну а напоследок мы поговорим о вещах вполне реальных – еще одной интересной странице истории Сибири.
Глава 11. Белый и зеленый
– Цвета наши исконные: зеленый и белый, – сказала героиня одного из детективных рассказов Конан Дойля, описывая флаг своей латиноамериканской страны.
Страна эта вымышлена Конан Дойлем, соответственно и флаг тоже. Однако так уж совпало, что в свое время именно бело-зеленый флаг стал знаменем сибирских сепаратистов.
Сибирский сепаратизм – явление нисколько не уникальное, где-то даже, представьте себе, закономерное. Задолго до того, как он оформился в нечто осмысленное, свой сепаратизм пышным цветом расцвел по всей Америке, за исключением разве что Канады. Везде дело обстояло одинаково: когда в колониях появлялись несколько поколений местных, в жизни не видевших «исторической родины», они, как бы поточнее подобрать слова, начинали ощущать свою «инакость», считая (и
