Георгий Тушкан - Джура
— А мой карамультук? — ревниво спросил Джура.
— О, твой карамультук тоже привезли! И много пороху к нему и свинца. Я не принесла ружье потому, что аксакал сказал: у вас есть два карамультука. Красные джигиты обещали дать ещё охотничье ружье с патронами.
— Поэтому то вы и не спешили за мясом, что ели пшеничные лепешки? — спросил Кучак и, огорченный, пошел к пещере.
— Конечно! — Зейнеб улыбнулась. — Мы ели не раз в день, как раньше, а утром, днем и вечером. Я поспешила к вам с новостями, а Кучак чуть не застрелил меня. Неужели я такая красивая, как джез тырмак? И ты, Джура, ты тоже не узнал меня сразу? Где же твой острый охотничий глаз? Или ты ослеп? Что это ты так смотришь на меня? К лицу ли мне этот красивый шелковый платок? Дома есть ещё два платка!
Джура был взбешен: девчонка смеется над ним!
— А чем это так пахнет? — спросил он.
— Это такая пахучая вода, мне Ивашко подарил. — И она опять засмеялась.
Джура покраснел от гнева: чужой человек дарит Зейнеб подарки! Джура замахнулся на торжествующую Зейнеб и кулаком сбил её на землю. Зейнеб заплакала от обиды:
— Ты без головы, ты злой! Те были добрее!
Но Джура уже остыл.
— Ну, не плачь, — виновато сказал он.
Зейнеб заплакала ещё громче. Джура растерялся. Зейнеб выросла за лето и стала какой то другой, ещё лучше… Он не знал, как её успокоить. Джура похлопал её ладонью по спине, но она все плакала. Джура переминался с ноги на ногу и наконец неловко погладил её по голове. Она сразу перестала плакать и изумленно посмотрела на него.
Джура быстро взвалил на плечи тяжелый курджум, который притащила Зейнеб, и сказал, не глядя на нее:
— Идем, я накормлю тебя, пока Кучак сам не съел уларов.
Молча дошли они до пещеры. У входа уже сидел Кучак и кипятил для чая воду.
— Ага, очень тяжелый курджум, я вижу! — радостно сказал Кучак, бросаясь к Джуре.
Кучак извлек из мешка большой бурдюк.
— Это айран, — сказала Зейнеб. — А вот рис, видите?
Кучак сам вынул лепешки, завернутые в платок.
— Пшеничные! — гордо сказала Зейнеб, передавая их Джуре, молча стоявшему у костра.
IV
Смущенный Джура сидел и с напускной важностью рассказывал Зейнеб о том, как они жили с Кучаком в пещере. Зейнеб, слушая, вертела в руках нож и вдруг вскрикнула:
— Да ведь он с золотыми насечками!
— Разве это золото? — спросил Джура и, вспомнив о найденном богатстве, добавил: — А знаешь, мы нашли…
Но тут Кучак зашептал ему на ухо:
— Не говори Зейнеб о золоте. Аксакал говорит, что хитрости одной женщины хватит на поклажу для сорока ослов.
Джура нахмурился, но промолчал.
— Что же вы нашли? — спросила с любопытством Зейнеб. Но Кучак, чтобы отвлечь Зейнеб, закричал:
— Я вам сейчас расскажу хорошую сказку о смерти Кукотая батыра… Ну, видите, в котле закипела вода!
Зейнеб развязала платок, опоясывавший её, и расстелила у костра. На скатерти Кучак разбросал лепешки и куски колбасы из уларов. Он положил еды гораздо больше, чем этого требовалось для троих человек. Это означало довольство, достаток. Кучак говорил без умолку: он хотел, чтобы Зейнеб забыла о своем вопросе.
Все придвинулись к еде.
— Берите, берите! — сказал Кучак, показывая на еду.
— Берите! — сказал Джура.
По обычаю, в кишлаке первым приступал к еде наиболее уважаемый член рода. Таким был здесь Джура. Он важно протянул руку и не спеша взял кусок лепешки.
Зейнеб ела колбасу и хвалила её. Она была горда тем, что сидела между храбрыми охотниками и получала лучшие куски. Зейнеб знала, что, выйдя замуж, она станет рабой мужа и не сможет проводить время в обществе мужчин.
Они поели колбасы и напились чаю. Джура рассказывал о Тэке, об охоте.
Ночь была безветренная, но Кучак перенес угли и казан в пещеру и раздул большой огонь.
— Эй, Джура, принеси сухих дров! Да захвати с собой Зейнеб. Ты ведь сам знаешь: если женщина стоит около казана, плов не удается.
Никто не умел варить так хорошо плов, как Кучак, а кто варит хороший плов, тому в это время все должны подчиняться. И Джура послушно пошел за дровами, а сзади, не поспевая за ним, побежала Зейнеб.
Не успели они отойти от пещеры, как их догнал Кучак. Он подбежал к Джуре и прошептал ему на ухо:
— Не говори Зейнеб о золоте, а то я буду тревожиться, и плов подгорит.
— Хорошо! — сказал Джура и зашагал дальше.
Кучак, запыхавшись, прибежал в пещеру. Пока кипятилась вода, он семь раз промыл рис и щепкой выловил соринки. Потом он растопил в котле много жиру и опустил в кипящий жир мелко нарезанное молодое, нежное мясо. Поджав ноги, он сел возле казана, как гордый жрец, и, вдыхая пар, тихо замурлыкал.
Кучак снял с огня казан и отставил в сторону, накрыв крышкой и тулупом. Угли медленно угасали, покрываясь серым пеплом. А Джура все не возвращался.
Кучак рассердился:
— Я один съем плов! Плов не может ждать: он остынет и потеряет вкус.
«Променять плов на девушку!» — подумал Кучак и, взяв блюдо, пошел к казану.
В это время в пещеру стремительно вошел Джура и швырнул дрова на пол. Они раскатились во все стороны.
Кучак открыл было рот, чтобы выругать его, но, заметив, что Джура сердит, воздержался.
За Джурой молча вошла Зейнеб и тоже бросила дрова. Она опустилась на колени у костра и начала раздувать его. Кучак понял, что они почему то сердятся друг на друга. Джура сел у костра. Зейнеб постелила достурхан и, взяв чайник, плеснула немного горячей воды на руки Джуры. Тот помыл руки и вытер их матерчатым поясом.
— Несу, несу! — закричал радостно Кучак.
Высоко поднимая огромное дымящееся блюдо плова, он поднес его к костру и опустил на достурхан. Зейнеб восторженно захлопала в ладоши.
— Откуда вы достали такое красивое блюдо? — спросила она и удивленно посмотрела на Джуру.
Кучак посерел и даже как будто сморщился. Он незаметно толкнул Джуру локтем.
— Нашли, — нехотя ответил Джура.
— Где нашли? — настойчиво спрашивала Зейнеб. Она понимала, что от неё что то скрывают.
— Ешьте плов, он стынет. Берите, берите! — приглашал Кучак, и голос его дрожал и срывался от волнения.
Джура взял рукой горсть горячего жирного плова и, сжав в пальцах, чтобы рис не рассыпался, бросил его в рот.
— Хороший плов! — похвалил он и облизал пальцы. Плов был действительно вкусный, но Кучак ел плохо: он боялся за судьбу найденного золота. Если Зейнеб узнает о золоте, она расскажет аксакалу, и он заберет себе все богатства. На дне блюда обнажились изображения людей и зверей.
