Футляр для музыканта - Михель Гавен
– Хочу вам сразу сообщить, что завтра у вас выходной, – сообщила Маренн фрау Кнобель. – Так что можете навестить свою подругу и вернуть ей ключ. Фриц, жду тебя через десять минут.
Взяв из медицинского саквояжа контейнер с анализом, она вышла из машины и, предъявив на входе удостоверение, вошла в здание. Поднимаясь по лестнице в лабораторию, взглянула на часы – восемь часов сорок три минуты. Они успели как раз вовремя.
– Мама! Я так рада тебя видеть! Я очень соскучилась и переживала!
Когда спустя еще двадцать минут они приехали в особняк шестого управления на Беркаерштрассе, то, войдя в приемную бригаденфюрера Шелленберга, на месте его адъютанта барона фон Фелькерзама Маренн увидела Джилл.
– Дорогая моя! – Маренн с радостью обняла дочь. – Как вы провели время с Зилке в мое отсутствие? Надеюсь, дома все в порядке? – спросила она с легкой иронией.
– Мама, уверяю тебя, мы вовсе не безобразничали! – рассмеялась Джилл. – Ты выглядишь очень усталой, – добавила она озабоченно.
– Вот этот документ надо передать бригаденфюреру, это очень важно, он ждет.
Маренн передала Джилл папку с медицинским заключением.
– Бригаденфюрер сейчас в Хоенлихене на совещании у рейхсфюрера, – сообщила Джилл. – И Ральф там вместе с ним. Поэтому я оказалась на этом месте. Но как только они вернутся, я сразу же доложу, – пообещала она и, открыв сейф, убрала папку внутрь. «Теперь она в надежном месте», – мелькнула у Маренн мысль.
– Хочешь кофе, мама? Я только что сварила. – Джилл подошла к кофеварке. – И у меня есть вкусные конфеты. Ральф вчера привез мне из кондитерской на Шарлоттенштрассе.
– Да, с удовольствием, – согласилась Маренн и села в кресло у небольшого кофейного столика перед окном. Только сейчас она почувствовала, что напряжение отпустило ее – все было позади, анализ приняли в лабораторию, оставалось только ждать результата.
– Знаешь, мама, ты не поверишь, но мы с Зилке, почти всю ночь спорили о музыке Гленна и даже слушали кое-какие записи, которые удалось найти, – рассказывала Джилл, наливая в чашки ароматный кофе с корицей. – Мы с ней едва не поссорились из-за этой пьесы, как она называется, – Джилл нахмурилась, вспоминая. – Кажется, «В настроении», к фильму «Серенада Солнечной долины». Мне она кажется веселой, жизнерадостной, а Зилке, наоборот, утверждает, что она очень, очень грустная, и Гленн написал ее в плохом настроении. «Наверное, говорит, он написал ее, когда ему жена изменила». Я ее чуть не убила за это, – Джилл рассмеялась. – Ведь ей известно, какие у них трепетные отношения, у Гленна и его жены Хелен. В общем, мы решили спросить у него самого и утром приехали в клинику, – сообщила Джилл, ставя чашки с кофе на стол.
– Вы были у меня в клинике? – удивилась Маренн. – Во сколько же? А я-то думала, вы давно на рабочем месте.
– Мы чуть-чуть опоздали. – Джилл поморщилась. – Самую малость. Но когда мы приехали, я хотела зайти к тебе и спросить разрешение, но мне сказали, что ты уже уехала куда-то и фрау Кнобель тоже уехала с тобой. Однако доктор де Кринис был к нам добр и все равно пустил нас. – Джилл улыбнулась и, присев напротив, отпила кофе из чашки. – Гленн конечно же разрешил наш спор, – продолжила она. – Я, естественно, была права, – она подняла два пальца вверх, показывая знак победы. – Ни о какой грусти в этой пьесе не было и речи. У него вся музыка жизнеутверждающая, светлая, я считаю. Он вообще был очень рад нас видеть. Но беспокоился, почему не появляется фрау Кнобель. Когда же я сказала ему, что она уехала вместе с тобой, он расстроился, а затем попросил передать тебе, мама, что он вспомнил что-то очень важное. – Джилл сделала паузу. – Вспомнил, о чем ты его спрашивала. Имя какого-то офицера в Париже и женщины, которая была вместе с ним. Он сказал, что теперь он точно помнит и сможет тебе назвать. И попросил меня тебе это передать, как только я с тобой увижусь. Я обещала ему это. И вот передаю.
Джилл встала с кресла, подошла к рабочему столу. Открыв его, вытащила коробку конфет, украшенную золотым вензелем и розами на крышке. Раскрыв коробку, поставила ее перед Маренн.
– Угощайся, мама, – предложила она и тут же поинтересовалась: – А что это за офицер, мама, о котором говорил Гленн? Тоже какой-нибудь музыкант? Иначе откуда Гленн его знает?
– Нет, Джилл, он не музыкант. – Маренн взяла конфету из коробки и откусила ее. – Очень вкусно, – похвалила она. – Ральф умеет сделать тебе приятное, – она отпила кофе из чашки. Она не могла не заметить, что необыкновенная легкость, которую она ощутила, передав анализ Гудрун в лабораторию, покинула ее. Она не знала радоваться ей или нет, получив сообщение, которое передала ей Джилл. С одной стороны, люди, которые решились пойти на сговор с американцами, были предателями рейха. Но, с другой стороны, они явно действовали во благо Германии, во благо Германии без фюрера. Точно такое же чувство она испытывала, когда почти полгода тому назад, 20 июля 1944 года, барон фон Штауфенберг осуществил взрыв в ставке Гитлера «Вальфшанце» в Восточной Пруссии. Конечно, Маренн ничего не было известно о планах заговорщиков заранее, но узнав о том, что на фюрера совершено покушение, она испытала смешанное чувство: с одной стороны, радость от того, что, возможно, наконец-то главное препятствие на пути договоренностей с англо-американцами устранено и неминуемой катастрофы, приближение которой ощущают все, удастся избежать. С другой – тревоги, так как среди заговорщиков не было ни одной фигуры, обладающей ораторскими способностями Гитлера и Геббельса, и как удастся убедить нацию, сконцентрированную на фигуре фюрера, что ничего страшного не случилось и все, что предпринимает новое правительство, – не предательство, а правильные и последовательные действия? Это вызывало беспокойство. Как оказалось, необоснованное – фюрер остался жив, и «полет» в пропасть, прерываемый редкими всплесками надежды по поводу ударов редеющих танковых клиньев то там, то здесь, продолжился. Маренн прекрасно знала, что все, что можно было сделать, чтобы спасти жизни заговорщиков, – не первых лиц, конечно, но хотя бы их адъютантов, помощников, офицеров второго звена – было сделано Шелленбергом и Мюллером, возглавившими следствие. Так как все это были высококвалифицированные, образованные военные, которые очень нужны были армии в том критическом положении, в котором она оказалась. Не исключено, что люди, действовавшие в штабе нынешнего командующего Западным фронтом фельдмаршала фон Рундштедта, достались ему «в наследство» от его предшественника, фельдмаршала фон Клюге, поддержавшего заговорщиков 20 июля и покончившего с собой (а скорее убитого кем-то из струсивших подчиненных с инсценировкой самоубийства). А это значит, что они тоже принимали участие в заговоре или наверняка знали о нем и поддерживали, и остались на свободе только благодаря тому, что Мюллер намеренно не «копал глубоко», как сам он выражался, а ограничился «стрижкой по верхушкам». В глубокой тайне, рискуя жизнью, они продолжали дело барона фон Штауфкенберга и его соратников, представляя, по сути, единственное направление внутригерманского сопротивления, существовавшее на этот момент, и Маренн явно не была тем человеком, который был готов положить конец этой деятельности, а это значило лишить жизни этих смелых, самоотверженных людей. Напротив, если бы от нее зависел успех этой деятельности, она бы только помогла,
