Богдан Сушинский - Французский поход

— Тогда следующий вопрос: известно ли ей что-либо о сокровищах тамплиеров?

— Очевидно, ничего. Во всяком случае, я никогда ни слова не слышал об этом.

— То есть вы уверены, что графиня ничего не знает о сокровищах и до сих пор не пыталась выяснить, находится ли клад в стенах замка?

— А вы считаете, что он может находиться здесь, а не в замке Тампль?

— У меня нет уверенности, что он был оставлен в Тампле. Тем более что там его ищут уже несколько столетий. Причем основательно. Удивляюсь, почему ищейки королей не догадались разнести его по камушку. К тому же по легенде, существующей в нашем роду, Великий магистр Жак де Моле якобы приказал одному из своих приближенных вывезти сокровища из замка. Естественно, уже после его, магистра, казни. Только этот верный ордену человек и знал потом в течение многих лет, где перепрятаны драгоценности.

— Хотите сказать, что забрал эту тайну с собой в могилу?

— Или же поделился ею с одним из потомков графа Шварценгрюндена, являющегося в то же время предком графини де Ляфер.

— Вот оно как все выглядит! — поскреб ногтями поверхность стола Куньяр. — Что же мы теперь должны делать?

— Превратить графиню Диану де Ляфер в нашу союзницу. В такую попечительницу ордена тамплиеров. И с ее помощью начать поиски сокровищ не только здесь, но и в других замках Франции. Богатства эти таковы, что стоят усилий.

— Если же она не согласится, тогда?…

— Мы должны заставить ее. Любой ценой. Или же сделать так, чтобы она не смогла ни выдать нас, ни помешать нам.

— Что, — повел шевалье ладонью по горлу, — раз и навсегда?

— Мы с вами, дорогой шевалье, не стремимся ни к жестокости, ни к крайностям. Но если нас вынудят… Не так ли?

— Испепели меня молния святого Стефания! — Граф уже заметил, что «молния святого Стефания» нередко возникает как раз тогда, когда шевалье удобно оставаться между «да» и «нет». — Но зачем вам в таком случае понадобился маркиз д'Атьен?

— Мне не хотелось говорить об этом. Но коль скоро мы решили, что впредь действуем вместе… Видите ли, маркиз — потомок Великого инквизитора Франции, того самого, по чьей воле был казнен Великий магистр ордена Жак де Моле.

— Испепели меня молния!.. Будь моя воля, я бы сжигал на кострах всех потомков судей инквизиции до тысячного колена. Ведь когда-то и мои досточтимые предки имели удовольствие погреться на их кострах.

— Я представлю вам такую возможность, шевалье. Обещаю, — зловеще рассмеялся де Моле. — Но не будем торопиться. Не исключено, что, казнив Жака де Моле, великий инквизитор прибрал какую-то часть сокровищ к своим рукам, и теперь они находятся в одном из владений его потомков. Возможно, даже в имении маркиза д'Атъена, о чем он пока что не догадывается.

— Разве что. В таком случае отложим сожжение его на костре до лучших времен. Но только отложим.

— И еще. Я приехал во Францию из Швейцарии. И не хотел бы, чтобы о моем пребывании здесь узнали в Париже. Какое-то время мне нужно побыть в замке, где я буду оставаться невидимым и недосягаемым для ищеек кардинала и Анны Австрийской. Само собой разумеется, что мое пребывание здесь будет оплачено суммой, приличествующей Великому магистру.

— Еще как приличествующей!.. — не постеснялся заверить его шевалье.

49

Поздно ночью Хмельницкого поднял с постели гонец короля. Им оказался поручик Кржижевский. Словно ниспосланный Богом предвестник всех событий и перемен в жизни Хмельницкого, этот поручик появлялся тогда, когда его менее всего ожидали, а исчезал, когда этого менее всего хотели. Как он умудрялся метаться с такой быстротой между Краковом и Варшавой, между партиями короля и королевы, между иезуитами и иезуитоненавистниками — этого полковнику понять было не дано.

— Его величество просит вас, господин Хмельницкий, немедленно, сегодня утром, двинуться ему навстречу, — сообщал он сонному, еще не пришедшему в себя генеральному писарю. — Если вы выступите на рассвете — встреча может произойти, по всей вероятности, в Радоме.

— А посольство во Францию?

— В Гданьск вы отправитесь сразу же после беседы с королем, — как можно тверже объяснил ему Кржижевский. — Кораблем раньше, кораблем позже…

— Так вы сказали: в Радоме?… — Хмельницкий приподнял свечу, осветив лицо поручика, словно она могла помочь вспомнить, где именно расположен этот городишко.

— Если выступите сегодня на рассвете.

— Мы поедем вместе?

— Вас будет сопровождать поручик Ольховский. Король может быть уверен, что вы прибудете в его полевую ставку без излишних неожиданностей, — вежливо заверил полковника Кржижевский.

— Что ж, Ольховский — так Ольховский! Если я верно понял, вы твердо полагаетесь на него. Мы-то с ним не знакомы. Как чувствует себя его величество?

— Более или менее хорошо. Но если речь идет о его политическом самочувствии, то Владислав IV умиротворенно чувствует себя лишь в своем краковском дворце. Всякое возвращение в Варшаву для него губительно. Возможно, именно поэтому его величество желает увидеться с вами еще до прибытия в столицу.

Во дворе, у ворот, призывно заржали кони. Как всякий конник, Хмельницкий воспринял их ржание, как извещение о рассвете и сигнал трубача «по коням».

— Просьба… Приказ, — уточнил полковник, — Владислава IV вызван какими-то чрезвычайными обстоятельствами? — Он наконец, поставил подсвечник на стол и принялся лихорадочно одеваться.

— Все обстоятельства, заставляющие королей требовать к себе генералов и полковников, — чрезвычайны, — устало поведал Кржижевский, опускаясь в ближайшее кресло.

— В этом я не сомневаюсь, — озадаченно согласился полковник, поняв, что никаких сведений, хоть как-то объясняющих интерес к нему монарха, поручик дать не может. — Возможно, перед отъездом вы виделись с королевой?

— Рассказ об этой встрече был бы значительно интереснее другому полковнику, князю Гяуру, — уже едва слышно молвил поручик. — Ольгица, Власта… Если королева прибегает к колдуньям, это всегда не к добру…

— Простите, а кто такая Власта?

Ответа он не получил. Подойдя поближе, обнаружил, что Кржижевский спит, запрокинув голову на спинку кресла, и с каждым вдохом по-детски сонно причмокивает губами.

Спать Хмельницкий уже не ложился, это было бы бессмысленно. Одевшись и погасив свечи, он подошел к окну и, распахнув его, долго стоял, подставив грудь влажной ночной прохладе и глядя на звездное небо. Это были минуты его обычных ночных раздумий, минуты «звездных гаданий».

На рассвете полковник вышел из номера, решив, что бессмысленно будить спавшего в кресле поручика. В качестве адъютанта он решил взять с собой Лаврина Урбача. Только его. Считая, что этот человек может пригодиться ему во время поездки, как никто иной.