Герой Рима - Дуглас Джексон
— Оружие заряжено и готово, господин.
Инженер подбежал к задней части баллисты и посмотрел вдоль пусковой рампы в сторону крепости. — Еще одно возвышение.
Командир баллисты поднял центральную балку орудия на ступеньку выше и отступил назад, пока инженер снова проверял прицел, расчеты один за другим пробегали на его нахмуренном лбу. В конце концов он снова повернулся к Ливию. — Окажите честь, господин.
Легат кивнул. — Баллиста… огонь!
От восточных ворот своей крепости силурский вождь услышал тихий удар у подножия холма и заметил движение на фоне зелено-коричневой земли внизу. В ту же секунду какая-то сила всколыхнула воздух возле его левого плеча, дернув за тяжелую ткань его плаща, и через мгновение он услышал крик изнутри крепости позади себя. Он повернулся, зная, что увидит. Сначала он не был уверен, один это человек или два корчились в пыли. Должно быть, они стояли лицом к лицу, когда их ударили. Мать и сын? Брат и сестра? Любовники? Сейчас это не имело значения. Стрела попала мужчине в центр спины, пробив его позвоночник на нисходящей дуге своей траектории. Сила удара отбросила его вперед, острие пятифутовой стрелы пронзило нижнюю часть тела женщины, так, что теперь они извивались, ахали и дрожали в какой-то непристойной пародии на акт любви.
Это началось.
Ливий кивнул инженеру, чтобы тот продолжал, и повернулся к Валерию. Он оглядел молодого трибуна с ног до головы. Да, мальчик подойдет –заслуга его отца, даже если отец не был заслугой для него. Среднего роста, но при этом крепкого телосложения. Темные волосы, коротко подстриженные под полированным шлемом, сильная челюсть и скульптурно очерченный подбородок с почти заметной центральной ямкой, затененной легкой щетиной. Серьезные глаза темно-зеленого цвета уверенно глядели на него. Но присмотревшись повнимательнее, и в этих глазах можно было заметить что-то слегка тревожное; намек на то, что может быть жестокостью, которая привлекла бы определенный тип женщин, и скрытая в их глубинах непоколебимая твердость, которая сделала его подходящим мужчиной для этой миссии.
У него были свои приказы, но не мешало бы подкрепить их. — Рим обычно не подвергает своих трибунов опасности, но в твоем случае я решил сделать исключение. Вы атакуете через два дня, на рассвете. Наши галльские вспомогательные силы проведут отвлекающий штурм западных ворот. Это предоставит вам возможность. Как только они вступят в бой с врагом и выманят резервы варваров, вы атакуете восточные ворота с тремя когортами легионеров – более полутора тысячью человек. Я изучил восточные ворота. После того, как катапульты сделают свое дело, они не задержат вас надолго. Помните, вступите в бой с ними и не прекращайте убивать, пока не останется воинов, которых нужно убивать. Это цена, которую они платят за убийство римских солдат. Женщин и детей возьмут в рабство. Любой, кто слишком стар или слишком болен, чтобы маршировать… ну, вы знаете, что нужно сделать. За Рим!
В течение следующих двух ночей Валерий наблюдал, как обстрел разрушает оборону мятежников. Он видел, на что способна артиллерия; случайная, произвольная злоба, превратившая одну семью в кровавые ошметки, годные только для собак, а в следующую секунду испепелившая дюжину воинов всеохватывающим огненным шаром, оставившим их почерневшими, дымящимися имитациями человеческого тела. Конечно же, это были большие катапульты с их валунами, которые могли снести секцию стены или ворот и всех, кто за ними, и огненные снаряды, от которых воняло смолой и серой и которые одинаково сжигали хижины и плоть. Обстрел судорожно продолжался всю ночь, удару каждого несущего смерть снаряда предшествовал отчетливый звук его прохода: всемогущий, свистящий всплеск гигантских глыб и специфический звук «ух-ух-ух-ух-ух» огненных шаров, когда они вращались в воздухе. По сравнению с устрашающей мощью катапульт более многочисленные снаряды меньших орудий казались почти ничтожными, но все же они наносили свой урон среди тесных рядов беженцев и обреченных воинов, стоявших на крепостных валах, вызывающе, словно только плоть и кровь могли остановить нападение римлян. Валерий пытался выбросить из головы образы обнаженных костей раздробленных детей; старался не представлять крики расчлененных, или тех, кто был пронзен или ослеплен осколками, когда деревянный частокол и когда-то могучие ворота были разбиты вдребезги
Утром третьего дня, за час до рассвета, три когорты выстроились при мерцающем свете факелов на лагерном плацу. Валерий молча стоял в центре площади рядом с орлом легиона и штандартами отдельных центурий, поднятыми сигниферами, их ранг и роль подчеркивались, волчьими шкурами, надетыми поверх доспеха. Каждый человек здесь записался в легионы на двадцать пять лет. В качестве военного трибуна Валерий поступил на шесть месяцев, но прослужил шестнадцать, потому что жизнь его устраивала, и самое большее через восемь месяцев его отправят домой. Он медленно оглядел площадь, пытаясь оценить настроение солдат, но в темноте все лица терялись в тени полей шлема. «Я возглавляю армию мертвецов» — мысль пришла ему в голову прежде, чем он успел ее подавить, и он вздрогнул. Было ли это плохим предзнаменованием? Он сделал знак против зла и глубоко вздохнул.
— Вы все меня знаете. — Его твердый голос разносился по плацу. — И вы знаете, что я здесь только потому, что примипил на днях подвернул ногу. Он сожалеет о своем отсутствии, но не так сильно, как я. — Некоторые из них посмеялись над этим, но не многие. Валерий знал, что некоторые из них были бы рады, что старшего центуриона легиона, которого все боятся, не будет рядом, чтобы загнать их на холм, но ветераны понимали, что потеря опыта может стоить им жизни. Он заметил, как Креспо в характерном шлеме с изогнутым поперечным гребнем нахмурился. — Вы все уже делали это сотни раз, и на этом холме вам нечего бояться. Когда мы идем, мы идем быстро и ни за что не останавливаемся. Все, кто будет ранен по дороге, остаются позади, в том числе и офицеры. Держитесь крепко, потому что чем мы крепче, тем мы в большей безопасности. Я буду впереди с Первой когортой, и вы будете следовать за мной, туда, куда веду я. Они не будут ожидать, что мы постучим в парадную дверь, так что все должно пройти просто. —
