В августе 79-го, или Back in the USSR - Ахмаров Азат
У Ирины история была не хуже наших. Ей было 27 лет, она училась в Санкт-Петербурге, после окончания госуниверситета работала в Перми. Ирина с мамой решила отдохнуть на пароходе «Федор Гладков» – маму премировали путевкой на двоих от Перми до Астрахани. Они плыли в двухместной каюте на трехпалубном стареньком пароходе производства 1961 года. Сервис был так себе, молодежи было мало, она уже скучала и жалела о затраченном на путешествие времени, как вдруг получила полноценное «приключение».
Где-то около Волгограда она прикорнула с книжкой в шезлонге на палубе после обеда. Проснувшись, решила вернуться в свою каюту. Она даже не поняла сразу, что попала в другое время: пароход был тот же самый, только новее.
В их каюте находились совершенно незнакомые люди. Они очень удивились: оказывается, они плывут в этой каюте уже 7 дней и ни Ирины, ни ее мамы никогда не видели. Была вызвана начальник маршрута, которая сделала вывод: Ирину раньше на пароходе никто не видел – значит, она тайком пробралась на судно в Саратове и ее надо высадить на ближайшей остановке, то есть в Волгограде.
На пароходе были уже другие пассажиры и гораздо больше молодых парней и девчонок, которые за неделю уже успели перезнакомиться, и все с удивлением смотрели на новенькую симпатичную пассажирку. Но той было не до знакомств – она волновалась за пропавшую маму, которую никто нигде не видел.
В результате через два часа ее выставили на берег в Волгограде в одних тапочках и халате. Ирина в этом городе не была ни разу и поэтому сразу тоже не поняла, что на дворе 1979 год. Она пошла в отделение милиции на речном вокзале и сказала, что отстала от парохода. Молодой лейтенант, увидев красивую девушку, проникся к ней сочувствием, но никак не мог понять, от какого же парохода она отстала. Ошарашенная непонятными событиями, Ирина долго сама не сознавала, что же с ней произошло. Она только повторяла, что отстала от парохода и что там осталась ее мама. Милиционер понял, что у нее временный психологический шок, и, чтобы успокоить Ирину, повел ее в столовую обедать.
Ирина была девушкой неглупой и по дороге в столовую начала понимать, что попала куда-то не туда. Увидев советские плакаты с наглядной агитацией, она неожиданно повернулась к лейтенанту и спросила:
– А какой сейчас год?
– Как какой? – растерянно проговорил лейтенант. – Семьдесят девятый, конечно.
– Ну да, конечно. – Девушка наконец поняла ситуацию и немного успокоилась – по крайней мере, ей стало ясно, что она не сошла с ума и с мамой, наверное, тоже все нормально. Та, скорее всего, плывет на пароходе в своем 2008 году. Она представила, какая суматоха царит на пароходе: шутка ли – пассажирка пропала! И лишь после этого стала думать, что делать. Ей даже в Пермь нет смысла ехать, никто ее там не знает – она ведь еще и не родилась!
Решилось все на удивление легко – ей помог тот самый лейтенант, влюбившийся в нее по уши и охотно выполнявший все ее просьбы. Ирина легко убедила его, что потеряла документы, и он помог ей сделать новые и устроиться на работу. Она жила у него и уже согласилась выйти за него замуж, когда услышала по телевизору песню об Олимпиаде-2014 в Сочи.
Ирина сильно обрадовалась, узнав, что не единственная путешественница во времени, и, позвонив мне, сразу же приехала в Москву. Мы с Сережей встретили ее на вокзале и привезли домой. У нее оказалась потрясающая внешность и твердый характер – не удивительно, что она легко вила из жениха веревки. По междугороднему телефону много не поговоришь, и поэтому мы услышали подробности ее приключений уже в Москве.
Ирина, узнав, что мы тоже не знаем причину «временного пробоя» в 1979 год, расстроилась – у нее была надежда, что мы сможем помочь ей вернуться.
В принципе, ее устраивала уже налаженная жизнь в Волгограде, и хотя мы, честно рассказав ей о наших планах насчет эмиграции, предложили отправиться туда с нами, она отказалась. Будучи почти замужем, Ирина пока боялась менять только-только налаженную спокойную жизнь на неизвестность за границей.
– Ребята, вы решайте свои дела без меня, – сказала она. – Я пока не готова уезжать из России, да и в семейных делах надо разобраться. Я вам честно скажу: боюсь! Боюсь, и все! Ну СССР, ну социализм, но все свои, родные. А там непонятно что. вдруг у вас с бизнесом не получится что-нибудь? Я и так перемен натерпелась, а здесь хоть какая-то определенность! Через месяц-два я разберусь со своими чувствами, а вы определитесь с бизнесом – тогда и решим, хорошо?
– Хорошо, договорились, – ответил я. Мы не стали настаивать, тем более сами были еще не в курсе, как там, на Западе, все получится.
Мы проводили Ирину на самолет, а сами сели за столик в кафе аэропорта – слишком много надо было срочно обсудить. Взяли водки, задумались. Особенно крепко надо было мне подумать: здесь вроде все наладилось, я – звезда, любимец публики, а там – перебежчик, предатель Родины. Известно, как даже там к таким относятся! Вспомнилась история композитора Зацепина, который с трудом уехал на Запад, а потом подрабатывал в Париже в кабаке игрой на аккордеоне. Начинать все с нуля мне было страшно! Но тут в голове у меня зашевелилась пара извилин.
– Слушай, Серега, у меня же в США есть отличные знакомые. – Я вспомнил американского профессора и его жену Ольгу. – Она миллионерша из семьи киномагнатов Майеров и не откажет в помощи первое время. У меня ее визитка есть! Кстати, у меня же в «компе» отличный фильм есть – «Ван Хельсинг». Если его снять хорошей камерой прямо с экрана, качество будет не хуже, чем у современных советских картин! Там такие спецэффекты, мама не горюй! Голливуд отдыхает!
– Для видеокассет качество действительно отличное, но для больших экранов в кинотеатрах не потянет – разрешение маленькое!
– Ну и что? Мы и с кассет получим отличные деньги. Это же по всему миру пойдет! Все, завтра звоним Ольге!
Но позвонить Ольге так просто, естественно, не получилось. Мы же были в СССР! Помогло всемогущее удостоверение – пропуск в ГУМ, в секцию 100. Оказывается, на Центральном телеграфе, если предъявить этот пропуск, можно было заказать международный разговор. Он наверняка прослушивался, но я ничего крамольного говорить и не собирался. В карточке был указан, видимо, домашний телефон. У человека, взявшего трубку, я по-английски попросил позвать к телефону мисс Ольгу. Тот важно сообщил, что мисс Ольга сейчас находится в Москве, проживает в отеле «Россия» в номере 1011. Я радостно поблагодарил его – все складывалось как нельзя лучше.
Я тут же позвонил в «Россию» и попросил номер мисс Майер. Трубку взял Леопольд и сразу меня узнал. Он обрадовался и предложил встретиться в нейтральном месте – на Новом Арбате, у их хороших знакомых-москвичей. Те охотно предоставляли им свою квартиру для встреч, справедливо подозревая, что все номера в «России» регулярно прослушивались. Леопольд не стал по телефону говорить точный адрес, и мы договорились, что он встретит нас возле книжного магазина завтра вечером. Такая таинственность меня сначала насторожила, но потом, вспомнив, сколько иностранцев сидело по нашим тюрьмам совсем ни за что, успокоился.
Перед этим мы попытались узнать у знакомых, связанных с кино, о том, возможно ли в условиях СССР переписать фильм с жесткого диска на видеокассету VHS. Оказалось, невозможно. Качественные импортные кинокамеры на «Мосфильме», конечно, были, и на кинопленку прямо с экрана монитора ноутбука фильм записать было можно. Но не было в СССР пока устройства перезаписи с кинопленки на видеокассету. Поэтому нам пришлось рискнуть и принести к американцам сам ноутбук, правда, замаскированный под видеомагнитофон.
Мы спрятали ноутбук в чемодане под японским видеомагнитофоном JVC. Видео– и аудиопровода нужно было подключить к телевизору и ноутбуку, у которого были внешние кнопки управления видеоплеером. Должно создаться полное впечатление, что воспроизведение идет с видеокассеты видеомагнитофона. Титры в начале и конце фильма мы вырезали с помощью программы Vegas, вместо них вставили поддельные: придумали киностудию «Луч», режиссером для прикола назначили Серегу Бабарыкина, продюсером – меня, а для актеров придумали русские имена и фамилии.
