Геннадий Марченко - Перезагрузка или Back in the Ussr (трилогия)

Преподаватель истории из 2015-го попадает в 1975-й…

v.1.01 – доп. форматирование, компиляция (Colourban)

v.1.02 – исправлена часть опечаток (~60) (Colourban)

Геннадий Марченко

Перезагрузка или Back in the USSR

(трилогия)

Книга I

Пролог

Над озером Свитязь, обрамленным желто-красным ожерельем лесов, умирал очередной осенний день. На берегу, за деревянным столом под навесом, сидели двое немолодых людей. Одним из них был первый секретарь ЦК компартии Белоруссии Петр Миронович Машеров, вторым – его давний товарищ и боевой соратник, с которым они когда-то партизанили в лесах Полесья, а ныне председатель процветающего колхоза «Светлый путь», Герой Социалистического труда Николай Николаевич Тертышный.

Мужчины неторопливо перекусывали простой, но добротной деревенской пищей. Сдобренная топленым маслом и посыпанная кольцами лука вареная картошка, маринованные огурцы и помидоры, сало с розовыми прожилками, нарезанное тонкими ломтиками…

Не обошлось и без бутыли любимой обоими вишневой наливки, которую Тертышный готовил собственноручно уже не один десяток лет. Пару бутылочек всегда хранил под рукой, на случай приезда старого друга.

– Эх, хорошо сидим!

– И не говори, Петро. Вот так бы и не вставал, сидел бы и смотрел на озеро, на закат, на леса… Правильно, что в 70-м тут заказник сделали, а то помнишь, как берег постоянно загаживали? Сейчас совсем другое дело.

Молча выпили еще по одной, закусили.

– Что-то вспомнилась наша боевая молодость, как мы с тобой, Петро, фрицев гоняли. Помнишь, как в 42-м мост рванули через Дриссу?

– Разве такое забудешь… Сколько тогда немцы этот железнодорожный мост восстанавливали, неделю? Мы еще по ним постреливали… А как мы с тобой, Коля, в засаду к егерям чуть не угодили? И ведь как грамотно, паразиты, все организовали! Не знай мы местный лес как свои пять пальцев – точно сейчас здесь не сидели бы.

Снова помолчали, вспоминая лихие времена. Над озером тем временем почти совсем стемнело, Тертышный поднялся и щелкнул выключателем. Под навесом загорелась лампочка, забранная в стеклянный абажур и тонкую металлическую сетку. Тут же вокруг искусственного светила заплясала мошкара. На календаре было 4 октября, но настоящие осенние холода пока еще не наступали, и всякая летающая мелочь резвилась от души.

– В наше время гнус был злее, – усмехнулся председатель. – И комар повывелся, и народ измельчал.

– Нет, Коля, народ какой был – такой и остался. Не дай бог война, так ведь все встанут как один. Разве что порасплодилось чиновников, а по мне, всю эту братию насквозь ржа проела, а от них и на нормальных людей перекидывается. Приписки, очковтирательство, кумовщина… В южных регионах Союза это особенно заметно, – помрачнел первый секретарь компартии Белоруссии. – У себя в республике я еще как-то борюсь с подобными недостатками, но это уже такая махина, такого монстра выкормили… Боюсь, как бы не было поздно.

– Насчет этого я с тобой, Петро, полностью согласен. И бюрократов поразвелось… На прошлой неделе ездил в Минск, в республиканский агропромышленный комитет, нужно было пять тонн удобрений выписать. Утром приехал, и только под вечер последнюю бумажку подписал. Все нервы там оставил, черт их дери. А когда уже главный подпись ставил, словно бы невзначай говорит. Мол, что ж вы, Николай Николаевич, и себя, и людей изводите, могли бы все за час уладить. «А каким образом?» – интересуюсь. «Да подмазали бы где надо, мне ли вас учить» «Ах ты ж, – говорю, – гнида!» Чуть за грудки его не схватил, вовремя сдержался.

– Так чего мне не позвонил? Как фамилия этого взяточника?

– Петро, этого уберешь – другой такой же на его место придет. Сам же говорил, что прогнило все.

– Нет, Коля, я это так оставлять не буду. Один раз пожалел, второй – а дальше обернуться не успеешь, как с ярмом на шее окажешься. Мне хоть Леонид Ильич и пеняет иногда, что я гайки у себя в республике закручиваю, но кто-то же должен порядок наводить! Брежнев на съездах партии осуждает алчность, коррупцию, паразитизм, пьянство, ложь, анонимки, но представляет их как пережитки прошлого, изображая настоящее как триумфальную победу идей социализма и коммунизма. Он же не видит, что в стране происходит, не знает ничего! Что на полках магазинов пусто, но практически все можно достать, заплатив сверху кому надо: твой же случай тому наглядное подтверждение. Что мы, не можем обеспечить население стиральными машинами, телевизорами, автомобилями? Почему в той же Германии, которая была повержена нами в 45-м, уровень жизни намного выше? Мы что, работать разучились? Или, может быть, никогда не умели?

– Умели, Петро, умели… Уж нам ли с тобой не знать, как надо работать. Вон, мозоли на руках, до сих пор, бывает, по старой привычке за штурвал комбайна сажусь. Да и ты частенько на работе допоздна сидишь, знаю, что не раз прямо в кабинете спишь на диване по три-четыре часа.

– Да, случается… Но видать, мало таких, как мы с тобой. Есть у меня мысль, почему так, почему днем с огнем не найти настоящих коммунистов, честных и неподкупных… А все просто: честные и неподкупные первыми шли в атаку, поднимали солдат за собой, и первыми погибали. Война закончилась, и на руководящие должности повылазили те, кто отсиживался в тылу, понаграждали друг друга звездами… Ты вот, Коля, за то, что спас из-под расстрела целую деревню, получил «Красную звезду», хотя вполне мог рассчитывать на «Героя».

– Да бог с ней, со звездой…

– Нет, Коля, не бог с ней. Вот так раз рукой махнули, второй, и в итоге получили то, что имеем. А вообще ты прав, гнилое дерево нужно рубить под самый корень. Давно у меня руки чешутся навести порядок хотя бы в Белоруссии, да только получается, что я сам и есть тот самый корень? Рыба ведь с головы гниет, не поспоришь.

– Ты себя в гнилье-то раньше времени не записывай. Без ложной скромности скажу, что благодаря таким людям, как ты и я, дела в республике еще неплохо обстоят. А вот в союзном руководстве, – Тертышный понизил голос, – там давно пора бы чисткой заняться.

– Да и не говори… Сколько раз пытался я до Брежнева достучаться! Не он, так его свита мне рот затыкает. Его же окружила камарилья лизоблюдов, пекущаяся только о своем благосостоянии и благосостоянии своих близких. Живут одним днем, сейчас урвать, а дальше – хоть трава не расти. Я уж думал, Андропов сможет на Леонида Ильича повлиять. Так он мне прямым текстом: «Петр Миронович, давайте каждый будет заниматься своим делом. Вы сидите у себя в Белоруссии – и сидите. А мы тут как-нибудь сами разберемся». Эх…

Машеров махнул рукой и влил в себя еще рюмку настойки, закусил ломтиком сала и отщипанным от краюхи кусочком хлеба. После чего решительно отодвинул полупустую бутылку.

– Все, хватит на сегодня. Хоть и не «болеешь» с твоей настойки, а у меня завтра две встречи намечены. Одна из них, кстати, с представителями индийского Бангалора – города-побратима Минска. Помнишь, в позапрошлом году я тебя приглашал на встречу с ними? А я как слышу про индусов – сразу вспоминаю, на какую сумму мы им уже помощи оказали. А по большому счету в страны соцлагеря и того больше вкладываем. Раздариваем миллиарды долларов. А ведь они бы и в СССР пригодились. Наша экономика серьезно отстает от той же американской. Мы ведь, случись что, только на ГДР опереться можем. А остальные союзнички предадут при первой возможности.

– И не говори, – почесал затылок Тертышный. – Куда ни кинь – всюду клин. К слову, вот помянул ты Андропова… Я все думаю, ведь человек всю войну прятался за свою номенклатурную бронь, за свою болезнь, за жену и ребенка, после Победы писал доносы на товарищей, проливавших кровь в партизанском подполье, но ведь пробился не абы куда, а в председатели Комитета государственной безопасности! Нет, может, он и честный, ответственный работник, но все равно этот осадочек не дает мне покоя.

– Честный и ответственный, Коля – это начальник ГРУ Ивашутин. Нет, то, что земляк, белорус – это роли не играет. Петр Иванович ни разу на моей памяти не дал повода усомниться в своих положительных качествах. Даже удивительно, что его еще злопыхатели не съели. Но он орешек крепкий, об него многие уже зубы обломали.