Луи Буссенар - Капитан Сорвиголова

– Караул! Вор!.. Его милость ограбили!..

То был верный Билли, ординарец, уснувший, как пес, у порога своего хозяина.

Проклятье! Где только не гнездится преданность!

Билли попытался схватить Жана за шиворот и, несмотря на то что Сорвиголова наносил ему жестокие удары, продолжал голосить во всю мочь: «Караул! На помощь!..»

Разбуженный военный лагерь снова зашевелился.

Глава 7

Один знаток утверждал, что самые верные псы – те, которых чаще всего колотят хозяева. Однако существует и категория людей, выходцев из простонародья, которых нерушимо привязывают к их господам исключительно побои. Именно таков был и улан Билли, ординарец майора Колвилла.

Ни с одним ординарцем в английской армии не обходились хуже, чем с ним. Одному Богу ведомо, сколько пощечин, зуботычин и всяческих поношений довелось ему вытерпеть на своем веку. И добро бы было за что! Хлестать подчиненных с утра до вечера за малейшую провинность давно стало в британской армии своего рода офицерским спортом. И теперь Билли, расположившийся у палатки майора, защищал своего хозяина с остервенением сторожевого дога.

Жан прилагал отчаянные усилия, чтобы вырваться из цепких объятий улана, который не умолкал ни на секунду и, привыкнув на службе у майора Колвилла к самым разнообразным побоям, упорствовал и не собирался сдаваться.

Еще немного – и Сорвиголова будет схвачен.

Но тут, на горе себе, Билли приблизил свое лицо к Жану, вероятно, для того, чтобы получше разглядеть и запомнить лицо «вора», и Сорвиголова мгновенно использовал это положение, нанеся противнику так называемый удар «вилкой». Слишком преданный и чересчур упрямый Билли, сраженный страшной болью, выпустил свою добычу и волчком завертелся на земле.

Свобода! Но со всех концов лагеря к палатке майора уже сбегаются солдаты, и вот-вот снова начнется прежняя игра. К счастью, вопли Билли отвлекли внимание солдат от Жана и задержали погоню.

Бедняга, забыв о себе ради хозяина, умолял тех, кто пытался ему помочь:

– Скорей, скорей, в палатку! Там его милость… Его ограбили, а может, и убили!..

Часть солдат бросилась преследовать Жана, остальные ворвались в палатку и обнаружили там полузадушенного и окровавленного майора, который, впрочем, вскоре пришел в себя.

Не успели развязать Колвилла и извлечь кляп из его рта, как он заревел:

– Сорвиголова!.. Где Сорвиголова?..

Ему не ответили, потому что никто не принимал всерьез его вопли, полагая, что майор или мертвецки пьян, или окончательно спятил.

– Да говорю же вам, болваны, – капитан Сорвиголова в лагере!..

Схватив саблю, Колвилл опрометью понесся по лагерю, исступленно вопя:

– Сорвиголова! Он здесь!.. Ловите его!.. Тысячу фунтов тому, кто сумеет его взять живым!

Имя это было не просто известно англичанам – оно пользовалось особого рода популярностью. О неуловимости и отчаянной храбрости Сорвиголовы среди солдат ходили слухи, порой даже преувеличенные. Вот почему его имя вместе с обещанием неслыханной награды вслед за Колвиллом вскоре подхватили сотни, а возможно, даже тысячи солдат.

– Сорвиголова!.. Тысяча фунтов!.. – неслось отовсюду.

Разумеется, Жан вторил им в унисон, и эта уловка снова удалась ему, во всяком случае, помогла выиграть немного времени. Впрочем, без каски, в измятом и порванном мундире он вряд ли сможет долго прикидываться английским солдатом. Еще немного – и дела его пойдут все хуже и хуже.

Однако Сорвиголова принадлежал к тем людям, которые в критической ситуации умеют все поставить на одну карту. Удирая от преследователей, он случайно оказался возле коновязи артиллерийского парка. Хорошо известно, что в центре лагеря, окруженного двойной цепью часовых и конными патрулями, в особенности после тяжелого дневного перехода и ночной тревоги – а ведь именно так и случилось сегодня, – караульная служба поставлена из рук вон плохо. Потому-то Жану и удалось подобраться к лошадям, миновав малочисленных часовых.

Кони были привязаны незамысловатыми узлами, и буквально в полминуты, рискуя получить основательный удар копытом, он отвязал десятка три лошадей, которые, почуяв свободу, тут же разбежались во все стороны.

С громким ржаньем они понеслись по лагерю, сшибая с ног кричащих и мечущихся людей и опрокидывая палатки.

Вскоре хаос достиг поистине ужасающих масштабов, потому что Сорвиголова продолжал под прикрытием темноты свою работу, отпуская на волю все больше и больше коней. А те, возбужденные непривычной обстановкой, немедленно уносились куда глаза глядят.

Артиллеристы-часовые бросились ловить лошадей, и орудия на какое-то время остались без охраны. Сорвиголова со свойственными ему хладнокровием и ловкостью сумел воспользоваться даже этим кратким мгновением.

«Ну что, господа англичане, – процедил он сквозь зубы, – всего-то тысяча фунтов за мою голову? А ведь я не раз говорил, что стоит она гораздо дороже – и сейчас вы в этом убедитесь!..»

Теперь пришел черед взрывчатки – пироксилинового шнура, обмотанного вокруг пояса Жана, о котором он не забывал ни на минуту. Ему ли было не знать, как обращаться с этим смертоносным оружием, даже более мощным, чем динамит!

Размотать шнур, разорвать его на три равные части, обмотать механизмы трех пушек и поджечь запальные шнуры – все было проделано быстрее, чем вы успели об этом прочитать.

«Жаль, что маловато», – мелькнуло в голове у Жана, когда он сломя голову мчался в темноту – подальше от артиллерийского парка.

Взрывы прогремели один за другим уже через несколько секунд – и тут же послышался грохот и скрежет искореженного металла, вопли испуганной орудийной прислуги. Лафеты орудий опрокинулись, стволы вздыбились, словно пораженные насмерть кони.

Люди, охваченные тревогой, ужасом, отчаянием, хватались за оружие, метались, орали без толку, засыпали друг друга бессмысленными вопросами – словом, усугубляли и без того кошмарный беспорядок, грозивший превратиться в панику.

Одни хлопотали вокруг искалеченных пушек, другие гонялись за никак не дававшимися лошадьми, третьи толпились вокруг пьяного и разъяренного майора Колвилла, который, не умолкая, вопил:

– Говорю же вам, олухи, – это Сорвиголова!.. Тысяча фунтов… Живым или мертвым!..

Никто ничего не мог понять. Одни офицеры приказывали трубить тревогу или сбор, другие – отбой, однако эти приказы все равно не исполнялись.

Казалось, о Жане начисто забыли, а он, добившись своего, не терял времени впустую. Подобрав с земли кем-то потерянную волонтерскую фетровую шляпу и напялив ее, Сорвиголова с беспечным видом направился к границе лагеря. Уверенная походка, хорошая выправка и форма, которую он успел наскоро привести в порядок, служили ему пропуском.