Приказано молчать - Геннадий Андреевич Ананьев
Здесь нет неоновых светильников, нет ни красных, ни зеленых огней с надписью «стой», «переходи». Даже он, Мыттев, не сразу понял, как все это с ними произошло, не сразу пришел в себя. А Николай? Молодцом он себя держал до озера, не отставал, хотя силенки у него – кот наплакал. Теперь, наверное, совсем растерялся. Спасать его нужно. Антон Соколенко долго может проискать…
Все эти мысли, сменяя одна другую, пронеслись в голове Федора и заставили его пересилить усталость.
Когда хозяйка вышла из кухни с гусиным жиром, чтобы натереть лицо и руки Федора, а уж потом «бандиту связанному», Мыттев стягивал нарушителю веревкой ноги.
– Чего ты его так? Аль боишься, что не сладим?
– Смотрите за ним, я на озеро, – ответил Мыттев и, схватив автомат, выбежал из дома.
Николая и Антона Соколенко Мыттев встретил на берегу озера. Лодочник поддерживал солдата.
– Где нашел? – спросил Мыттев у Соколенко.
– Тебя искал. У следа стоит, пошатывается, Мыттев тоже взял Николая под руку.
– Крепись. Вообще-то хороший ты мужик. Я тебе помогу. Научу тебя таежником стать.
Поддерживая друг друга, они неторопливо шагали к дому лодочника, а ветер трепал лохмотья маскхалатов.
Обыкновенное происшествие
Застава стояла у подножия ледника Ползущего. Серебристым тупым клыком ледник упирался в небо, a к нему прижимались другие, поменьше. Пограничники всем им дали названия: Медвежья Грива, Малютка, Пингвиненок. Посмотришь со двора заставы на Ползущий, он будто рядом, рукой подать, но до него километров десять по осыпям, над обрывами, со снегом по колено. На заставе так и говорят: «Глазам завидно, ногам больно».
Раньше пограничники на ледниках бывали редко и только в хорошую погоду. Никто не предполагал, что через них могут пройти нарушители. А два года назад пограничный наряд обнаружил в седловине между Ползущим и Медвежьей Гривой следы. Найти в горах человека, если прошло много времени, не легче, чем иголку в стоге сена, и вся застава не спала несколько суток, пока нарушитель не был задержан. С тех пор службу на ледниках солдаты несут постоянно.
Трудный этот участок. Высота почти пять тысяч метров над уровнем моря. Грозы с градом вместо дождя, метели даже летом и снежные обвалы. Но пограничники поднимаются в горы. Одеваются лишь потеплей, да с запасом берут продукты.
Сегодня на Ползущий начальник заставы направил ефрейтора Семена Андрющенко и рядовых Романа Олтухина и Олега Баскова. Идут они по тропе медленно и осторожно, впереди Андрющенко, за ним, метрах в двадцати – Олтухин и Басков. Басков на ледниках первый раз, оглядывается время от времени назад, на заставские дома, которые становятся все меньше и меньше.
Пограничники обогнули придавленную снегом скалу и повернули в узкое ущелье. На крутых склонах сквозь толстый пушистый снег проглядывали наконечниками стрел камни, а со скал угрожающе свисали пухлые языки карнизов. Басков нерешительно остановился, затем оглянулся и не увидел заставы, привычный вид которой все время подбадривал его. Баскову стало жутко.
– Ты что? – повернулся Олтухин к Баскову, услышав, что напарник остановился.
– Ничего, – ответил неуверенно Басков.
– Пошли, – понимающе улыбнулся Олтухин. – Не отставай от меня.
У выхода из ущелья Андрющенко подождал своих товарищей.
– Похоже, что попадем в пургу, – проговорил он.
Олтухин утвердительно кивнул, а Басков с недоумением смотрел то на одного, то на другого. Ледники ослепительно блестят под лучами солнца, небо светлое высокое-высокое, на нем лишь несколько тучек, а воздух неподвижен.
– Не удивляйся, – ответил Андрющенко на молчаливый вопрос молодого солдата. – Видишь, тучи собираются? Если бы справа от Ползущего, то ничего, а раз слева – закроют ледник. Часа через два-три закроют. Тут уже все изучено. Запоминай.
Вершина Ползущего, как и предполагал ефрейтор Андрющенко, встретила пограничников ветром, несильным, но гнал он на вершину одну за другой тучи. Через холодную мокрую мглу ничего не было видно, поэтому Андрющенко, посоветовавшись с Олтухиным, решил перевалить через ледник и спуститься ниже туч, чтобы они не мешали наблюдению, и там, выбрав поровнее место, пообедать, а затем осматривать, как приказал начальник заставы, седловины и другие ледники.
Вниз они шли тоже медленно, как и вверх, – в горах спуск не легче, а трудней, но прошло уже много времени, и пора было бы выйти из полосы туч, однако никакого просвета не появлялось, и теперь было такое ощущение, что нет ни гор, ни земли вообще – нет ничего на свете, кроме белой тверди под ногами и серой мути вокруг. Даже Андрющенко почувствовал себя неуверенно, остановился и, обращаясь к Олтухину, спросил:
– Может, Роман, в седловину сразу двинем?
– Можно, – немного помедлив, ответил Олтухин.
Андрющенко повернулся к Бескову:
– Километр пройдем по склону, потом – вниз. Точно в лощину спустимся. Считай шаги.
Из полосы низких туч они вышли раньше, чем предполагали. Тучи на этом склоне Ползущего неровной рыхлой стеной поднимались вверх метров на двести; стена эта, казалось, упираетется в такую же рыхлую крышу, быстро двигающуюся над горами. И седловина, и ледник Медвежья Грива, угрюмый, неприветливый, были хорошо видны со склона Ползущего.
– Перекусим в седловине, гривку медвежью прочешем, Малютку оглядим и – домой, – высказал свое решение ефрейтор Андрющенко, достал из чехла бинокль и стал осматривать горы.
Через несколько минут пограничники, обходя трещины, – а их на Ползущем много, – стали медленно спускаться в седловину, а следом за ними, тоже медленно, двигалась серая лохматая стена, не приближаясь и не удаляясь; все ниже и ниже спускалась «крыша». И Андрющенко, и Олтухин, и особенно Басков тревожно поглядывали на двигающиеся за ними тучи, но никто не высказывал вслух своей тревоги, только Андрющенко ускорил шаг. Разрыв начал увеличиваться, и вскоре стена отстала от пограничников метров на двести, но все же продолжала наступать. Остановилась она лишь у самой седловины – ветер задержал ее медленное, грозное движение. Он отрывал серые мягкие клочки и уносил их вниз, в ущелья. Пограничники, выбрав неглубокий расщелок, чтобы укрыться от ветра,
